Костяшки сухих пальцев, пробарабанивая, проходят стол:
— Чего «кушают», голод ведь?
Елисей зачем-то тоже — к столу. Барабанит. Пугается первого звука, отдергивает руку.
— Безусловно, голод, но учащимся, между прочим, власти как раз отпускают сахар, масло… Хлеб, конечно, черный, но дают. Мало, но дают, хотя черный…
— Воруют?
— Не слышал, Всеволод Корнилович… Барышни тут этим хлопочут.
— Девчонки… Гмы-ы… Разврат есть?
— Безусловно, есть… Раньше очень сильно этим баловались, а теперь не особенно… Не интересуются. Можно даже сказать, совсем нет — ни в какую! Строго… Смеются только промежду собой, ну еще влюбляются… без этого нельзя.
— Школа не для этого! — раздумчиво сходятся брови. — Ты говорил, Умялов. Это какой же, Арнольда Леонидовича сын?
— Так точно, сын того самого… что в белом жилете завсегда ходил.
Последнее «завсегда ходил» — на шажках-перебежке. Елисей покидает дистанцию. За тяжелой желтой дверью — возня, скрежет. В актовом зале вспыхивает тусклая лампочка-сирота. Елисей переводит рубильник. Лампочка тухнет, и тотчас рука гостя, как от солнца, закрывает большие птичьи глаза. Зал пылает всеми люстрами, всеми огнями.
— Куды столько? Жгете теперь зря!..
Невидимо щелкает рубильник. В искрах радужных призм горит только центральная люстра. Елисей занимает почтительную косую: шаг назад, шаг влево.
— Вот и зал… Вы как же, Всеволод Корнилович, проездом или жить в городе рассуждаете?
— Проездом… в Москве был — еду к семье… Гмы-ы… сцена!
— Так точно — сцена.
— Играют?
— Занимаются этим… Ничего — смотреть можно… Красиво, только лампочки под ногами давят у рампы… Ежели войну или забастовку изображают, как раз завсегда лампочки две-три раздавят… хоть плачь. А публике как раз нравится — заместо выстрелов…
Мимо… Мимо…
…Впереди, перед приготовишками, священник Епифанов в фиолетовой шелковой рясе. Справа от него ученический хор.
В стороне от шеренг и хора, на заповедном участке пола, — он сам.
Сзади, на иерархической дистанции, — седой Оскар Оскарович и педагоги…
Кончается евангелие. Епифанов читает размашисто, вскидывая и крутя головой… В шеренгах крестятся…
Застоявшийся хор звонко и дружно разрывает воздух «Спаси, господи, люди твоя-а… Победы благоверному императору нашему-у Николаю Але-кса-а…».
Он, директор, плавно поднимает руку на грудь, опускает на живот, правое плечо, левое. Величаво поворачивается, и тотчас по всей иерархической дистанции прощально крестятся. Они могут идти… И когда все уходили, в зале оставался только он и портрет императора… Император был в гостях в его трехэтажном училищном царстве…
Рука касается лба. Длинный палец под прямым углом чешет бровь. Резкий поворот на каблуках. Печальные глаза крупной птицы не мигая с секунду рассматривают Елисея.
— Пойдем…
Елисей снова: шаг назад, шаг влево.
— Что заходил — не рассказывай… Туши свет — чаво горит!
— Слушаю-с…
Зал гаснет. Гигантский куб темноты остается за спиной. И тогда у подножья куба, в истоке освещенного коридора, зелено-желто выступает шестиногий аквариум.
Смотря и не видя, но вдруг вспоминая: аквариум! Ноги плавно меняют курс.
— Что? Сдохли?
— Извольте взглянуть… Рыбам что делается — произрастают! У хвостатой рыбки, извиняюсь, — улыбка раздвигает бакенбарды, — даже хвостенята обнаружились… Вот-с!..
Почтительная косая ложится от аквариума к ногам Елисея. Длинный палец барабанит по стеклу.
— Бросают чаво? Следишь? Сам кормишь?
— Бросают, охальники!.. Разве уследишь, но, замечаю, вода завсегда чистая… Сознаюсь, бумажку другой раз выловишь, но рыба, она ничего — она с бумажкой норовит поиграть, молодые которые… А кормлю сам, как положено.
Рука отрывается от стекла, ворошится в кармане.
— Возьми для рыб. Гмы-ы!.. Корми лучше… Рыба в этом не виновата!
Елисей удваивает дистанцию:
— Зря беспокоитесь, Всеволод Корнилович, они и так сыты!
— Ннуу!
Елисей приближается и вытянутыми, осторожными пальцами берет дензнак. Держит его неприкасаемо, на отлете, показывая: «Это не мне, а рыбам». Дистанция двинулась вниз по ступенькам. На встречном огне — повторно желтеет прозрачное ухо. Так уже было. Елисей спросил, а он… И снова мучительно всматриваясь в двигающееся желтоватое ухо: