Проходя под аркой ворот с гербом города: пушка и фантастическая птица Гамаюн, символ мужества, Марианна не могла удержаться, чтобы не улыбнуться Бейлю.
— Думайте обо мне что хотите, но я, как и все, очень рада прибытию сюда. Надеюсь, вы предложите что-нибудь еще, кроме гнилой и мерзлой картошки…
Не одна она мечтала о еде. Вокруг них солдаты только и говорили о добром ужине, который они получат, и в Смоленск они вошли с таким чувством, словно там их ждал праздник. Но восторги немного утихли, когда, пройдя укрепления, увидели разрушения, скрывавшиеся за ними. Снег милосердно укрыл руины, но он не мог заполнить трагическую пустоту улиц, где зажигались светильники за промасленной бумагой, заменившей выбитые стекла.
С обеих сторон улицы, куда углубился обоз, из оставшихся домов выходили люди и молча наблюдали за проходом новоприбывших. В их взглядах горела ненависть. Радость Марианны сразу угасла, больше, чем в Москве, она почувствовала себя на вражеской территории.
Мурье, остановившийся у въезда поговорить с капитаном карабинеров, догнал их. Он был заметно озабочен.
— Похоже, что с тремя сотнями солдат мы желанные гости! Я думал, что мы найдем здесь весь 9-й корпус маршала Виктора, но от него почти ничего не осталось. Маршал ушел с большей частью войск к Полоцку, где, как говорят, Сен-Сир терпит неудачи. Даже губернатор исчез…
— А кто он? — спросил Бейль.
— Генерал Баргей д'Ильер, он должен был быть здесь с иллирийской дивизией, вышедшей из Данцига первого августа. Он отправился занять позицию на дороге возле Ельни, оставив Смоленск генералу Шарпантье, начальнику штаба 4-го корпуса, бывшему губернатором Витебска. Я задаюсь вопросом: что мы найдем здесь с таким слабым гарнизоном и подобной губернаторской чехардой?
По мере того, как он говорил, Бейль на глазах мрачнел. У него возникло множество вопросов в связи с продовольствием, заказы на которое он везде рассылал. И когда вышли на большую площадь, он внезапно покинул своих спутников, чтобы броситься к гостинице, на пороге которой как раз показался временный губернатор Смоленска и какой-то штатский, оказавшийся губернским интендантом де Вилбланшем. Именно с ним объяснялся Бейль коротко и бурно, а когда он вернулся к Марианне, несчастный управляющий снабжением тыла был как пришибленный.
— Это ужасно! И четверти того, что я заказывал, не собрали! Я должен молить небо, чтобы Император не нагрянул сюда, иначе мне грозит если не смерть, то бесчестие. Пойдемте! Здесь нам нечего делать. Самый момент расстаться с обозом и познакомиться с армейскими складами. Мне надо воочию убедиться. Там уж найдется, где разместиться всем.
Но это оказалось не так легко, как он воображал, ибо в битком набитом доме интендантства господину управляющему могли предложить только матрас в тесной комнате, где уже жили двое его коллег. Женщин, естественно, поместить негде. Надо найти что-то другое.
Бейль бросил там остатки чемодана и с провожатым из интендантов пустился на поиски квартиры для его «секретаря» и кухарки. В конце концов нашли в доме старого немецкого еврея возле Нового рынка что-то вроде мансарды, снабженной тем не менее печкой и из-за этого показавшейся женщинам верхом комфорта. Чтобы жить с Барбой, Марианне пришлось вернуть свой женский облик, о чем ей не пришлось жалеть. Соломон Левин и его жена Рахиль оказались славными людьми и проявили трогательную заботу при виде впалых щек и бледности молодой женщины. Они не задавали никаких вопросов и были удовлетворены, подтвердив, что обеим женщинам будет у них хорошо, а благородный господин может спокойно идти по своим делам. Контакт, впрочем, установился очень быстро, когда они узнали, что Марианна говорит по-немецки так же хорошо, как они.
И, успокоенный за судьбу своих подопечных, Бейль покинул их, пообещав вернуться на следующий день, утром. Торговец мехами, вместе с тем и другими товарами первой необходимости, Соломон Левин поддерживал с оккупантами если не сердечные, то вполне корректные отношения, которые позволили ему продолжать вести торговлю в городе, где не осталось конкурентов. А это значило, что у него с голоду не умрешь.
Благодаря заботам толстухи Рахиль в мансарде появились матрасы, простыни и одеяла, а также большая медвежья шкура, которая привела Марианну в восторг, но она едва не заплакала от радости, когда Рахиль и ее маленькая служанка внесли большое корыто, два объемистых кувшина с горячей водой, полотенца и кусок мыла. Восемнадцать дней после отъезда из Москвы она не снимала обувь и не меняла белье. Никогда еще она не чувствовала себя такой грязной. При виде этой роскоши она непроизвольно обняла старую женщину и расцеловала ее.
— Пока жива, я буду благословлять ваше имя, мадам Левин, — сказала она ей. — Вы не представляете, что значит для меня это!
— Я таки думаю, что да! Наш дом небогатый, некрасивый и даже не так чтобы уж очень уютный, но главное в нем — чистота, ибо так принято у наших, кто придерживается законов Моисея. Давайте одежду, вашу и вашей служанки, мы ее выстираем…
Рахиль сначала говорила с большим достоинством. Но, дойдя до этого места, она остановилась, затем с какой-то неуверенностью продолжала:
— А я тем более не забуду вас, сударыня, ибо я никогда не поверила бы, что дама с Запада когда-нибудь осчастливит меня. Разве вы забыли, что я принадлежу к презираемому народу?
Внезапная грусть этой старой женщины сжала сердце Марианны. Она взяла ее руку.
— Вы отнеслись ко мне, иностранке, как к другу. А я всегда целую моих друзей.
И она снова поцеловала Рахиль в обе щеки, не подозревая, к каким последствиям приведут эти поцелуи, вызванные симпатией и признательностью. Жена Соломона сразу ушла, предупредив Барбу, что она может выкупаться на кухне, оставив Марианну с наслаждением погрузиться в корыто.
Когда полька вернулась после купанья, она принесла с собой большое блюдо, на котором соседствовали мясное рагу, гречневая каша и блины со сметаной. В кувшине дымился чай.
Давно уже Марианна и Барба не пробовали такое угощение. Они набросились на него, как голодающие, каковыми они, собственно, и были. Затем, словно еда истощила остатки их сил, они растянулись на своих матрасах и, ублаготворенные, уснули крепким сном, который для Марианны закончился только после полудня следующего дня.
Тогда она с радостью констатировала, что такой длительный отдых буквально возродил ее. Давно она не чувствовала себя так хорошо. Нормальная еда вернула ей силы и боевой дух. Это выразилось в настойчивом желании продолжать дорогу в Париж, ибо с тех пор, как она увидела Смоленск, ей и в голову не приходило задержаться тут даже в теплой и дружеской атмосфере дома Левина.
Она закончила туалет, с чувством облегчения снова надев женскую одежду, которую она хранила в небольшом узле, когда появился Бейль.
Сразу стало видно, что аудитора Государственного совета не осчастливили таким же комфортом, как Марианну. Он был бледен, и его измятое лицо нервно подергивалось, выдавая глубокое беспокойство. Вид Марианны, свежей, чистой и отдохнувшей, явно вызвал у него раздражение. И в самом деле, он был изрядно грязный, и всю ночь ему не давали спать насекомые. Тем не менее он не стал жаловаться и сразу перешел к делу.
— Обоз отправляется завтра, — заявил он. — Хотите ехать с ним или нет?
— Вы прекрасно знаете, что нет. Моя роль секретаря закончилась здесь, и у меня нет никакого желания оставаться на протяжении нескольких сот лье единственной женщиной, не считая Барбы, среди доброй тысячи одичавших мужчин. Спросите у Барбы, что она об этом думает: она против!
— Это бессмысленно и глупо! Вы же знаете, что Мурье защитит вас…
— Что вы знаете об этом? Нет, друг мой, только не говорите о рыцарстве, галантности и прочей дребедени, которая не имеет места в подобной ситуации. Одним словом, у меня нет никакого желания быть изнасилованной не знаю сколько раз, прежде чем попасть в цивилизованные края. Кроме того, разве вы забыли ваши обещания? В Москве вы уверяли, что по прибытии сюда вам будет легко помочь мне продолжить путешествие.