В аэропортах то же самое. Но ведь должно было хоть что-то бабахнуть, надлежало что-то плюхнуться и шлёпнуться сверху, низвергнуться, рвануть и взлететь на воздух. Я даже побывала на всех кладбищах. Долго прохаживалась между тихими могилами и оградками. Кресты, памятники на месте и ничего такого, что меня бы заинтересовало или насторожило.
Сплошная загадка!
Глава 9: Рандеву с трансцендентным
К вечеру набежали легкие тучи, немного покапало, потом распогодилось. Ясное, безоблачное небо и полный штиль. Алиса молнией проскользнула из кухни в комнату, стреканула за штору, потом забилась под кровать и притаилась мягкой игрушкой в самом дальнем уголу. Фёдор замер в стойке на задних лапах, передними хватко вцепился в дверцу любимого шале. Один Том вел себя спокойно и нейтрально. Вышла во двор-глушина и всё в полушёпоте. Вернувшись в дом, проверила дверь и окна на прочность закрытия, задернула тяжелые портьеры. Я ждала значимого момента, очень ждала. Метаться и кидаться никуда не собираюсь.
С той самой бордовой ночи прошло полтора месяца.
Клетку с Фёдором сняла с холодильника, поставила на стол и накрыла халатом. Лиску вытаскивать не стала, только опустила покрывало до пола. Том зашёл в комнату, равнодушно лёг около стола, положив голову на скрещенные лапы. Глаза закрыты, вроде уснул.
Так просто? Реснички захлопнул и ничего не занимательно? Составь хоть ненадолго компанию. Отказываешься? Оправдываю твое решение, отдых дороже.
Я принесла тазик, большую, открытую бутылку воды, солнцезащитные очки зачем-то, гвоздодер и рядом пристроила незаряженное ружьё. Необычный набор предметов для встречи неизвестного. Из одноствольного стрелять не умею и не пробовала. Надобности не было. Подтащила к окну кресло, разулась, сняла носки и села, приоткрыв штору. Полная готовность.
Начинайте!
Ветер совсем стих. Утихомирилось и смолкло всё, что только возможно, без исключения. Вот это я понимаю! Претворение трансформации! Страха нет. Хорошо. Мне надо прочувствовать и запомнить поворотный момент до самых мелочей. Сгущаются сумерки. На светло-сером небе появились нежные, розовые полосы. Невиданно красивое сияние, необычно прекрасное! Цвет бордо получился не сразу. Сначала он был розовым, потом голубым, синим, фиолетовым, синим, голубым, розовым опять и только потом начал постепенно наливаться, свертываться и переходить в насыщенно бордовый.
Колоритно! Экспрессивно!
Огляделась вокруг, всё как в ту ночь: в тёмно-вишнёвом свете чёрные силуэты мебели без отражений. Довлеющая тишь, собака спит глубоким сном, других тоже не слышно. Я приподнялась, ходить могу, головой и руками шевелить могу.
Икота, как она некстати. Таких толчкообразных сокращений диафрагмы никогда не было. Мои отрывистые, иерихонские звуки обещают вернуть жизненный тонус Моаи с острова Пасхи и даже терракотовой армии с конницей из гробницы китайского императора. Ничего себе! Какие я вопли издаю. Выкрики буйно помешанного.
Звонкий щелбан по носопыркам всех недавно усыплённых, убаюканных и вовсю храпевших. Рота, подъё-ё-ём!!!
Друзья, я не виновата. Подъё-ё-ём!!!
Извините, любимые коты, собаки и крыски. Подъё-ё-ём!!!
Затухаемся, забываемся. Продолжаем дружно давить чуткие ушки. Подъё-ё-ём!!!
Вот вам в утешение милая колыбельная. Подъё-ё-ём!!!
Народные средства, такие, как задержка дыхания и высовывание языка не помогли. Заклинательные слова "и-кк-ота, и-кк-ота перейди на Федота, и-к-к" подвергла в непонятку не только Фёдора, который, услышав что-то до боли знакомое, начал приподнимать тряпочку: "Ты меня звала, ненаглядная моя любушка, ласточка весенняя, солнышко свет ясное, сладкое зернышко моё кукурузное?" — но и разбуженного, недовольного Тома. Сейчас он ненавидит меня всей собачьей селезенкой. И она, с максимальной интенсивностью, неудержимо клокочет и бешено пузырится в ответ на судорожные возгласы нарушителя общей просветленности.
— Ты что, забурела вконец, женщина? Или как там тебя? Я твоего погоняла даже не знаю.
— Засохни, тупиковая ветвь человечества с зачатками разума!
— Не возникай! Заткни уже чем-нибудь свою лаялку, исчезающая форма жизни!
Походу пёсель прав. Он действительно не ведает, как меня звать. Алиса с Федором всегда реагировали на моё имя, воспринимали его, мгновенно врубались в звучание исходившее от домашних. А для собакина, я забуревшая, исчезающая форма жизни без клички. Скоро кошка с мышкой тоже забудут мой позывной, данный при рождении. И я незаметно истаю и выветрюсь здесь в обезличивании с безымянностью. Кстати, как меня зовут? Рисуюсь! Конечно помню, память еще не отшибло. Если что, паспорт с разными документальными свидетельствами имеются.
Острячка на взлетной полосе с отрывом от бетонки. Подъё-ё-ём!!!
Да что б меня, горластую такую. Подъё-ё-ём!!!
Ну это уже ни в какие ворота, калитки и двери. Подъё-ё-ём!!!
Надо пройти на кухню и хлебнуть воды. Иначе меня разметает на неровные ошметки. Стало неладно секунд через десять после нескольких мелких глоточков. Я зажмурилась и приложила пальцы к переносице-что-то, как-то отвратно. Не успев прикинуть, почему же мне стало так отвратно, понеслось…
Слабая дамба не сдюжила, ее пробило нутротрясением, шлюз снесло и хлынула сель. До туалета не добежала и тазиком воспользоваться не успела. Меня рвало и выворачивало наизнанку. Сложившись пополам перочинным ножиком, выплескивала и изрыгала из себя то, что употребила сейчас и накануне.
Выкручивало долго, муторно. Освобождало всё до желчи, потом пошла белая кипень с хлопьями. А как только она закончилась и выходить было уже нечему, мои мучительные потуги добрались до поджелудочной с печенкой. Они решили закатить сейсмологическую тектонику и сдвинуть с кронштейнов важные железы. Замыслили отымание, того что хорошо припрятано в депозитарии потрохов. Опустившись на табурет, еле-еле обуздала и устаканила непередаваемый гастроэнтерологический путч.
Необъяснимо! Нелепо! Это же была вода, просто вода, а не какой-то стрихнин разбавленный в крепком настое из мухоморных грибочков с поганками.
Когда немного оклемалась, закрыла кухню, доползла до кровати и упала ничком поперек матраса, успев повернуть лицо так, чтобы не задохнуться. Одно утешило, икание загасилось и больше не возобновлялось. Очнулась опять в бордовой комнате. Том лежит бестревожно. Тотчас срубилась в той же фигурации. Через некоторое время открыла глаза. Ещё бордо. Кисти рук сжало и скрючило. Опираясь на локти, собралась и встала. Мне обязательно нужно к окну. Непременно.
Я залезла между штор, прислонилась почти вплотную к окну, уловила движение и это не люди, вернее не совсем люди.
Поразительно!
Больше похожи на высокие тени-приведения. Идут прямо, очень медленно, словно сомнамбулы, не останавливаясь. Около препятствий они растворялись в них, а пройдя сквозь, появлялись снова.
Их немного. Впереди два силуэта, вдвое меньше, эти ступают парой, согнувшись. Мне кажется, что групп несколько, подробнее разглядеть не получилось. Стены дома и пол слегка вибрировали. Я стояла во весь рост, расставив для равновесия и устойчивости ноги на ширину плеч и опираясь костяшками пальцев в стекло. Не пряталась, наблюдала за коллективным шествием минут десять. Они прошли и на меня не отреагировали.
В помещении тяжёлый, удушающий воздух, который было сложно вбирать. Процеживала его сквозь зубы, проталкивала в себя, боясь больше не услышать своего дыхания. Бутылка с водой бухнула в таз и единичный, одинокий звук точным попаданием снаряда чуть не разорвал колотившееся сердце.
Мне позарез надо куда-нибудь приткнуться, экстренно улечься, сложиться калачиком в позе эмбриона, укрыться с головой, отстраниться и отмежеваться от всего непередаваемо-нездешнего.