Предпосылки к действию
Дочь позвонила за минуту до второго завтрака: Калажников неукоснительно придерживался распорядка дня, веря тезису, что есть надо понемногу, но часто.
Первый завтрак, «энергетический», – кофе с бутербродом, он начинал ровно в восемь часов утра. Второй – в двенадцать часов дня. Обедал в два, полдничал в пять и ужинал ровно в восемь вечера. Поэтому в свои пятьдесят пять выглядел он на сорок, чем был весьма доволен, так как привык к женскому поклонению с юности.
– Отец, мне мешают твои клевреты, – сказала Дарья; она никогда не называла его папой, только отцом. – Отзови на сегодня.
– Снова ты за своё, – с досадой сказал Николай Наумович. – Это для твоей же безопасности.
Речь шла о телохранителях дочери, сопровождавших её на все мероприятия, на работу и с работы, и в том числе – если она ехала к подругам или с подругами куда-нибудь отдыхать. Два года назад Калажникова начал охранять батальон «Аргус» частной военной организации «Прикрытие», контролируемой администрацией премьер-министра, и он договорился с командованием батальона о сопровождении дочери.
– Куда ты собралась?
– Это моё дело, – строптиво отрезала Дарья. – Мне нужно побыть одной.
– Ох, не верю.
– Увижу кого-нибудь из твоих горилл – сбегу из Москвы, так и знай!
– Хорошо, не бесись, никто тебя не потревожит, обещаю.
– Я предупредила! – Дочь выключила телефон.
Калажников сплюнул в сердцах, уязвлённый непокорностью дочери, пробормотал вслух:
– Стерва, вся в мать! Та тоже отличалась свободолюбивостью… пока не умерла от передозировки.
На столе мигнул селектор.
– Слушаю, – отвлёкся заведующий лабораторией от своих мыслей.
– Николай Наумович, Редкозуб беспокоит, – проблеял селектор. – Есть важные новости.
– Говорите.
– Желательно не по телефону.
Встречаться с депутатом, от которого всегда исходил неприятный запах, будто он вообще не мылся, не хотелось.
– У меня защищённая линия.
– Фенер встречался с Зимятовым в ресторане Маринича.
– Фенер?
– Мой босс, начальник комитета экономической безопасности.
– А-а…
– Он встречался с Зимятовым, генералом полиции, говорили о нашем благодетеле…
– Не понял.
– Ну, о Барсукове… готовится какая-то проверка, насколько я понял, генерал стукнет в Следственный комитет или в Счётную палату, а не дай бог ещё и ОНФ… речь шла о готовящейся приватизации оборонки.
– Пусть стучит, у Анатолия Дмитриевича всё схвачено в силовых структурах, генеральный прокурор его дружбан.
– Но могут всплыть и наши фамилии. Фамилия Коржевского уже прозвучала.
Калажников нахмурился, потёр лоб.
– Откуда вам это известно?
В динамике послышался блеющий смешок.
– Фенер считает меня своим другом.
Николай Наумович представил рыхлое лицо Редкозуба со щёточкой усов, с мешками под глазами, его котлообразную голову с плешью на макушке, и ему стало противно.
– Вы не преувеличиваете… его дружелюбие?
Редкозуб выдавил ещё один смешок.
– Я мало говорю, зато всё слышу. Иначе он не брал бы меня в компанию вместе с Ноздренко.
– Кто это?
– Коллега, тоже депутат, метит на место Фенера.
– А вы не метите?
– На всё воля божья, – Редкозуб снова хихикнул, – и премьера.
– Кто ещё был на встрече?
– Нас трое, Зимятов и сам Маринич.
– Это певец, что ли?
– С эстрады он практически ушёл, поёт в своём ресторане иногда, в политику не лезет, но с Зимятовым якшается, на «ты» с ним, они друзья с детства.
– Хорошо, я поговорю с… кем надо, позванивайте и держите язык за зубами.
– А то.
Калажников выключил связь, побарабанил пальцами по столу, косясь на экран компьютера, вызвал секретаршу:
– Маша, найди мне Каштельянца.
– Минуточку, Николай Наумович, – ответила секретарша.
Калажников набрал номер Свирина, командира батальона «Аргус»:
– Булат Ахметович, пошли сегодня за Дашей самых опытных ребят, чтобы она их не заметила.
– Сделаем, Николай Наумович, – сказал Свирин с горловыми интонациями.
– Самых опытных, подчёркиваю. Если она устроит мне скандал, я сделаю выводы.
– Не беспокойтесь, Николай Наумович, не подведу.
Через минуту позвонил помощник:
– Я весь внимание, Николай Наумович.
– Зайди.
– Иду.
Кирсан Вольфович появился с планшетом в руке.
– Захватил отчёт на всякий случай.