Ее тут же поддержали.
— Голодовку! — закричали нудисты.
— Этого только не хватало! — схватился за голову Степанов. — Хотя пусть себе голодают! Как бы их одеть, пока товарищ полковник не прибыл?
И он стал уговаривать людей одеться. Те отказывались наотрез. Устав стоять, люди стали садиться на землю.
Время шло. Солнце уже стояло высоко, и когда прибыл Ватрушин, ничего не изменилось.
— Доложить обстановку. Каков у нас расклад сил? — тут же спросил Ватрушин у Степанова. — Нашел Магистра?
— Никак нет!
Глаза Ватрушина тут же налились кровью:
— Так чем же ты тут, мать твою перемать, занимался все это время?
— Так они это… — Степанов шмыгнул носом и прошептал полковнику в ухо: — Отказываются.
— Не понял.
— Отказываются одеваться. Протестуют. — Степанов хихикнул.
— Протестуют? Против чего?
— Против насилия.
— Разве таковое имело место быть? — нахмурился полковник.
— Никак нет. Насилия не было. Все прошло очень мирно.
— Да? — недоверчиво спросил Ватрушин.
— Ну, почти мирно, — потупил голову Степанов.
— Доложить!
— Есть! Сопротивления при задержании граждане отдыхающие не оказывали, но пострадал Костылин.
— Вот как? И что же с ним произошло?
— На него было совершено нападение одной гражданкой.
— Вооруженное?
— Нет. Она на него без оружия напала. Но нанесла тяжелую физическую и психологическую травму.
— Каким образом?
— Она, — Степанов хихикнул, — она его укусила.
— Укусила?
— Ну да. За ухо.
— Безобразие! — воскликнул полковник и тоже хихикнул. Потом улыбка мигом сошла с его лица, и Ватрушин вновь стал серьезным. — Ладно, черт с ним, с Костылиным. Ты мне вот что скажи, почему до сих пор не задержан Магистр, то есть гражданин Арсентьев?
— Так они одеваться отказываются, товарищ полковник!
— При чем тут это? Пусть себе остаются голыми, — полковник в этот момент глянул на нудистов, к группе которых подвел его Степанов. — Тьфу ты, господи! Срам-то какой!
Он покраснел и поспешил отвернуться.
— Вот и я говорю, срам! — поддержал его Степанов.
— Ты давай не отнекивайся, — полковник закрыл фуражкой почти пол-лица, — а Магистра найди.
— Слушаюсь, товарищ полковник! — крикнул Степанов и побежал к нудистам, но, не дойдя до них метров двадцать, он вдруг решил кое-что поменять в своих действиях. — Нет, я сначала с теми поговорю, которых увели. Их меньше. Что, если Магистр находится среди них? Чего я время на этих голожопиков терять буду?
И он повернул на восток.
В это самое время в среде так называемых голожопиков тоже шла оживленная дискуссия. Эрнст Степанович и Зинаида Михайловна, единодушно и безоговорочно воспринимаемые как вожди сопротивления, собрали вокруг себя весь имеющийся на острове актив клуба. Они сбились в кружок, остальные соратники окружили их так, чтобы хотя бы отчасти закрыть от милиционеров. Внешне нудисты походили на стадо моржей, вокруг которого бродят белые медведи.
— Итак, друзья! — тихо начал Эрнст Степанович, стараясь, чтобы его губы при этом двигались как можно меньше и незаметнее. — Мы должны обсудить дальнейшую тактику наших действий. Согласны?
— Согласны, — тихо ответили ему активисты движения за натуральный образ жизни.
— Я думаю, что голосовать сейчас нет смысла.
— Разумеется, — тихо сказал профессор исторического факультета, читающий курс истории античного мира, Иван Германович Корешков. — Приказывайте, и мы пойдем под вашим знаменем хоть на Голгофу.
— Надеюсь, до этого не дойдет, — прошептал Эрнст Степанович. — В первую очередь мы должны выяснить, чего, собственно говоря, добивается от нас власть. Тут у нас сомнений быть не может. Власть от нас хочет одного. Она хочет, чтобы мы что?
— Что?
— Чтобы мы оделись. Вот что! А значит?
— Значит?
— Значит, мы ни в коем случае не должны этого делать. Наша нагота — наше главное оружие. Как только мы оденемся, мы лишимся этого оружия, и власть с нами тут же расправится. Нас вывезут с нашего острова. И мы сюда уже больше никогда не вернемся. Допустим мы это?
— Нет! — с убежденностью фанатиков воскликнули нудисты. — Это наша земля, и мы никому ее не отдадим.
— Значит, — подвел итог командир голого общества, — не одеваемся ни в коем случае и ни при каких обстоятельствах.
— Но с нами дети! — воскликнула одна дама в больших круглых очках и соломенной шляпке. Ее звали Наталья Андреевна Курмышева. Когда она была одета, то работала учительницей труда в Черноборской гимназии номер два, поэтому все ее мысли всегда были в первую очередь о детях. — Что, если эти люди станут с ними плохо обращаться?