— Слышь, капитан, а с чего ты взял, что твой долбаный Магистр находится здесь?
— Я же вам объяснял, товарищ полковник, — начал оправдываться Степанов. — В его офисе на стене висит замаскированная карта Коровьего острова.
— Вот, значит, как? — хмыкнул Ватрушин. — Ну-ну. И где он тут?
— Явно прячется среди тех, — капитан кивнул на лагерь нудистов. — Я в этом просто уверен.
— Ну, смотри, Степанов, — грозно сказал Ватрушин. — Мы провели самую дорогостоящую операцию за всю историю правоохранительных органов Черноборска. По твоей инициативе, заметь. И если окажется, что ты ошибся, знаешь, что будет?
Степанов почувствовал, как земля у него уходит из-под ног.
— Ты будешь сам оплачивать всю эту операцию. И плавсредства, и поддержку с воздуха пятью вертолетами, суточный оклад двухсот бойцов из спецподразделений. Понял? Мы будем удерживать из твоей зарплаты, ежемесячно до самой пенсии, а потом и с пенсии. Уразумел?
— Он здесь, товарищ полковник! Здесь! Я чую. И мы его найдем!
— И где он? Где? Ты на часы посмотри! В общем, так, Степанов, я прямо сейчас отбываю в город. Если через час эти уроды с голыми задницами не выдадут тебе Магистра, ты лично погрузишь их на трамвайчик и доставишь в город.
— Так они же одеваться отказываются!
— Ну и пусть отказываются. Вот ты их возьмешь и голыми привезешь в город и с пристани проведешь под конвоем прямехонько в наш райотдел. И там мы разместим этих дорогих и несговорчивых товарищей по разным камерам и поговорим с каждым по отдельности. Толпой-то легче орать. А вот когда каждого голой задницей да на нары, да с уголовниками, посмотрим, как они петь начнут. Так что и у тебя, и у них — последний шанс.
Ватрушин сел в катер и отбыл на левый берег. Степанов печально посмотрел ему вслед. С нудистами у него ничего не получалось. Они совершенно отказывались идти на какой-либо контакт. На обращения не реагировали, лишь требовали, чтобы к ним доставили уполномоченного по правам человека. Каждые пятнадцать минут они по чьей-то тихой команде вставали, брались за руки, поднимали их вверх и скандировали:
— Мы протестуем! Мы протестуем!
Лозунги у них каждый раз были новые:
— Мы не уйдем! Мы не уйдем!
А также:
— Остров наш! Остров наш! Остров наш!
Затем:
— Долой беззаконие! Долой беззаконие!
Или:
— Руки прочь с Коровьего острова! Руки прочь с Коровьего острова!
Но один лозунг повторялся неизменно:
— Мэра в отставку! Мэра в отставку! Безумнов, прочь из Черноборска! Безумнов, прочь с Коровьего острова!
Степанов никак не мог понять, при чем тут мэр и почему эти голые люди так на него взъелись.
Один раз он решил было отделить в сторону мужчин, чтобы поговорить с ними отдельно. И он даже дал в рупор команду:
— Всем мужчинам отделиться и пройти вправо к берегу!
Что тут началось! Женщины и дети закричали и завизжали и тут же кинулись заслонять собой своих мужей, старших братьев и отцов.
— Друзья! — закричал тот, что колотил в рельс и в котором Степанов сразу угадал вожака. — Это провокация. Не поддавайтесь ей!
— Фашисты! Изверги! Палачи! — кричали на милиционеров женщины.
Милиционеры, прекрасно помня, как одна такая вот голая гражданка набросилась на Костылина, молчали и действий никаких не предпринимали. Ни у кого из них не поднималась рука с дубинкой на совершенно голых женщин и детей. И они по-прежнему стеснялись нудистов. Парадокс! Но стеснялись в данной ситуации не те, кто был гол, а те, кто был одет и плюс к этому вооружен до зубов.
— Отставить! — дал команду Степанов.
— Расстрелять их всех к чертовой матери! — рявкнул кто-то ему в ухо.
Степанов подпрыгнул и увидел Костылина. Тот стоял и смотрел на митингующих ненавидящим взглядом. Глаза его были красными, и капитан уловил сильный запах спиртного, исходящего от капитана.
— Ты что, Костылин, пьян? — воскликнул он.
— Да, я выпил! — с вызовом ответил тот. — Имею право!
И этот о правах! Степанов схватился за голову.
Внезапно Костылин громко разрыдался и повис у Степанова на плече.
— Положи ты всю эту сволочь! — кричал он сквозь рыдания. — Я тебя прошу! Чего с ними возиться? Это же нелюди! Враги! Всех туда-растуда! Ведь ты теперь тоже посмешище, как и я. Разве не понял? Да над нами теперь до конца жизни смеяться будут! Неужели такое можно стерпеть? Раз ты сам не можешь, давай я это сделаю. Дай мне автомат! Я тебя прошу.
— Костылин! — пытался урезонить пьяного коллегу Степанов. — Что же ты делаешь? Ты же позоришь форму!
— Форму позорю? — воскликнул Костылин и пошатнулся. — Да я сейчас ее вообще сниму! Как эти вот! Почему им можно, а мне нельзя? Я вот сейчас разденусь, и формы на мне не будет. И нечего мне будет позорить.