— Ни хрена ты еще не понял, — махнул рукой Старцев, — только в команде ты можешь победить, а ты волком-одиночкой хотел, эх ты!
Старцев нажал на «пуск», и изображение ожило.
Булыгин-Мостовой выглядел вальяжным, довольным собою умным модником.
Баринов про Булыгина-Мостового как-то сказал: dedicated follower of fashion[4].
Хотя сам Булыгин-Мостовой про Баринова не единожды говорил, что тот — пижон.
Теперь они сидели в студии, как те самые голубки, и, довольные собою, своими умами и мыслями, ворковали.
— Но вернемся к нашим баранам, — сказал с экрана Булыгин-Мостовой, — арабы как представители восточной культуры лишены ощущения времени. В их представлении достойная мужчины деятельность — это торговля или выполнение каких-то менеджментских функций. Работа на производстве для араба постыдна и связана с внутренними страданиями. Мужчина, в их понимании, не должен работать на производстве, он должен руководить, торговать, быть полицейским или военным — то есть представлять власть. И вот из числа тех, кто в первое время был вынужден работать на конвейере, выделился слой менеджеров и своей элиты, которая выполняет природные функции, — руководит и торгует.
— Да, важный момент! — согласился Баринов. — Это означает, что в цивилизации араб только потребитель ее благ, но не производитель, а это значит…
— А это значит, — кивнул Булыгин-Мостовой, — что, завоевав Европу, они не смогут поддержать того райского состояния цивилизации, того Парижа и того Лондона, благами которых они так любят пользоваться.
— Да, — радостно подхватил Баринов, — араб должен только пользоваться. Настоящий мужчина себя работой не утруждает. Работать должна женщина, а он должен быть начальником. И если количественный порог присутствия мусульман в Европе будет перейден, то экономика Европы просто рухнет, потому что с проникновением мусульман в менеджмент начнется коррупция еще хуже, чем в Киргизии, Азербайджане и так далее. Представьте себе, если переселить азербайджанскую элиту в Москву, что будет? Коррупция усилится в десятки раз, и все закончится резней. И рано или поздно Европа превратится в какие-то Марокко или Ливию.
— Вы правы, — согласился Булыгин-Мостовой, — как писал Шпенглер в «Закате Европы», будут какие-то феллахи и все вернется на какой-то первобытный уровень. Все местные народы будут истреблены или выродятся.
— Да, — перебил собеседника Баринов, — арабы, захватив Европу, не смогут сохранить ее в том блеске, в который ее привели трудолюбивые европейцы. Существует иллюзия, будто Рим с приходом варваров передал им, варварам, высокую культуру… Будто цивилизация сохранилась с заменой римлян варварами. Будто работали акведуки и водопроводы, сохранилась письменность, и так далее. Все это чушь. В Италии до Аттилы было 25 миллионов человек. С приходом варваров, несмотря на гигантский приток населения, оно сократилось до… пяти миллионов человек. В самом Риме до прихода варваров было два миллиона, а осталось… четыре тысячи. И Рим превратился в большую деревню, где паслись козы, потому как некому стало следить за городским хозяйством. Был утерян секрет организации жизни в большом мегаполисе.
Как так? Зачем мне заботиться о городском хозяйстве? Я пришел сюда, чтобы пользоваться.
С одной стороны, араб презирает европейца. Потому как европеец — это презренный алкоголик, который не заботится о семье, семья у европейца разваливается, он еще и атеист, который верит только в силу денег… Мусульманин его презирает, потому как государство европейца основано не на социально-религиозной базе, а на экономической. Европеец — это презренный жалкий ублюдок, которого надо истребить. Он не соблюдает ни одного из тех правил, которые предписываются исламом. А с другой стороны, этот европеец технологически его, мусульманина, обошел. С одной стороны, он его презирает, а с другой стороны, он ему завидует. Как же так, у этого ничтожного алкоголика такая роскошная машина, а у меня, правоверного мусульманина, ее нет. И поскольку сам он ее произвести или заработать не может, он эту машину рано или поздно отнимет. Потому что он знает, что неверного можно убить. И Аллах за это не накажет.
И процесс отнимания у идеологически ослабевшего рано или поздно обязательно произойдет. Поэтому, если алжирцы оккупируют Францию, им надо будет содержать определенный процент работоспособных французов для поддержания Парижа в том состоянии, в котором они смогут пользоваться его благами. Иначе Елисейские поля превратятся в вонючий восточный базар. А Сена — в сточную канаву. Если потоком в Европу пойдут мусульмане — рухнет все. Будет хаос.