Но пока Саша Мельников был занят поисками своей Катюши…
Он ехал на юг, догоняя колонны русских рабынь, ехал и вспоминал, как он попал в десант. Как познакомился с Цугариновым и Старцевым.
Глава 2
Жили-были трое русских ученых.
Страна дала им бесплатное образование, выучила их… Выучила, доверила им ценные, иным не ведомые секретные знания о природе вещей, которые позволяли стране быть сильной и неподвластной ее ревнивым соседям.
Но ученые были неблагодарными детьми своей матери.
Один продал свое знание из бедности.
Другой продал из желания нагадить и отомстить своему бывшему начальнику.
А третий продал знания из любопытства, чтобы поглядеть: а что из этого будет?
Трое продали Христа по разным причинам.
Но всех их объединяло одно — глупость и безответственность.
Сидельников был беден.
Он всегда был беден и к бедности своей привык.
Он привык поджимать хвост собственных амбиций, утешая себя тем, что сублимирует либидо в мозговую деятельность.
На самом же деле он только загонял свое либидо внутрь, чтобы однажды оно вырвалось, выскочило предательством.
Еще будучи студентом, Сидельников влюбился.
Он учился в полувоенном и очень престижном Ленинградском институте авиаприборостроения. И жил в Московском районе, в студенческом общежитии рядом с кинотеатром «Зенит».
А она жила на Гагарина — совсем вроде бы рядом. Но между ними была пропасть. Пропасть имущественного неравенства.
Он часто встречал ее по утрам на станции метро «Парк Победы», когда они оба ехали на первую пару лекций по математике. Встречал и боялся даже сказать ей простое «здравствуй», такая она была недоступная.
Ира Зарайская была дочкой какого-то большого ученого, работавшего в системе авиапрома. Конечно же, она поступила в их институт по блату. Но разве в этом было дело? Она была недоступно хороша.
Красавица.
Высокая, стройная, статная…
С роскошной копной густых и длинных волос.
И еще — она была из другого сословия. Она была… от очень состоятельных родителей.
У Иры были красивые наряды. И она любила общение с красивыми и модными мальчиками со старших курсов их факультета.
А Сидельников?
А Сидельников стеснялся своей бедности.
Он ведь даже и в кино «Зенит» не мог бы ее пригласить без риска кардинально подорвать свой месячный, основанный на одной только стипендии бюджет, кабы она пошла бы с ним.
Но она бы никогда не пошла.
Зачем ей в задрипанный кинотеатр с обшарпанными сиденьями с этим бедным Сидельниковым? Чего ради? Ради двух шариков мороженого в погнутой креманке в бедненьком фойе? И ради робких ощупываний на заднем ряду на последнем сеансе?
Ирочка ходила с мальчиками, у которых водились деньжата. Ходила в модный ресторан «Баку» на Садовой, ходила в «шайбу» на Лермонтовском, ходила в моднющую суперскую дискотеку ДК связи… Ходила туда, куда ее водили и возили модные богатые парни… До которых бедняку Сидельникову было как до Луны пешком.
А с дискотеки, из ресторана Ирочку возили на квартиры… Или на дачи… Не в комнату в студенческом общежитии, где еще надо было уговорить соседа погулять часик-другой, пока ты с девушкой, а в роскошные профессорские или директорские квартиры, где сынки богатых родителей угощали свою красивую любовницу дорогими винами и шоколадом. А не дешевым портвейном номер тридцать три, который мог изредка позволить себе бедный студент Сидельников…
Поджатость хвоста.
Вечная, из вечной бедности, поджатость хвоста.
Сидельников уже тогда, в институте, стал моральным уродом. Когда любил Ирочку Зарайскую. Любил в своих мечтах. Ночами бессонными любил.
А на людях изображал полную индифферентность к женскому полу, чтобы не вызвать в этих модных и богатых сокурсниках, в этих счастливых соперниках презрительного сочувствия к собственной бедности и к поджатости хвоста.
И так он стал вечным ревнивцем.
Тайным ревнивцем.
Ревнивцем и завистником.
Все его имущество тогда состояло из пары черных, уже блестевших на бедрах и вздутых на коленках брючат, пиджака с протертыми локтями, пары рубашек, свитера, ботинок и пальтеца — черного драпового, которое донашивал за старшим братом, умершим от туберкулеза.
У Сидельникова даже джинсов не было.
Вот насколько позорно бедным он был.
Потому и учился, словно одержимый.
Как бешеный учился.