В разноцветной гамме чувств, которые испытал город в те тревожные дни, были разные оттенки и нюансы. Мужественнее всех телевизионную новость воспринял учитель физкультуры школы номер два Саня Папиров, объяснивший свое мужество, как он любил теперь часто повторять, «перманентной позицией»:
– Телевидение всегда врет.
А кассир городской жилищно-коммунальной конторы верующий Поддубин, человек неулыбчивый и желчный, назвал новость даже «благостной» (некоторые ободовцы объяснили это так: «Ему хорошо, он, как верующий, после катастрофы попадет в рай»). На вопрос горожан – тех, что подходили к окошку кассы осуществлять коммунальные платежи, – не знает ли он, почему возник обещающий конец Света природный катаклизм, кассир охотно откладывал лежавшие перед ним бумаги и заинтересованно отвечал:
– Потому что, господа, Богу надоели ваши глупости – коммунизм, госплан, госснаб, мировая революция, руководящая роль партии…
– Так вроде уже нет ни госплана, ни госснаба, ни руководящей роли, – неуверенно возражали «господа», – а «кусок» летит.
– Надо, – туманно разъяснял Поддубин, – чтобы прошла эпоха наказания, потом последуют эпохи покаяния и очищения.
– А за это время «кусок»…
– А как вы хотели?! – вдруг взрывался бухгалтер, – семьдесят лет поклонялись Дьяволу и думали, что это вам так пройдет?
Жители Обода пугались еще сильнее, чем были напуганы до этого разговора через окошко, и не замечали некоторых логических неувязок в пророческих словах Поддубина.
Глава третья
Грех и воздаяние
Возвратимся (ненадолго, читатель) к первому дню нашего рассказа, когда все еще было, как всегда.
…Все реже постукивали в окно капли в середине дня вдруг обрушившегося на город, но к вечеру почти исчерпавшего себя весеннего дождя. Через открытую форточку в комнату, где за письменным столом продолжал работать уже знакомый нам ободовский «летописец», вливался свежий прохладный воздух, пахший где-то недалеко расцветшей сиренью. Тяжелая мраморная лампа с зеленым абажуром ярким пятном освещала письменный стол, стопку белой бумаги, лежавшей с левой стороны стола, и низко склоненную над рукописью фигуру человека…
Чуть стемнело, когда на скамейку, стоявшую на улице почти прямо под балконом грушинской квартиры, села и весело защебетала кучка молодых людей. Минуту похихикав, они вдруг – один из парней в это время громко застучал сразу по всем струнам гитары – стали дергаться подбородками и руками-ногами и запели. Во всю мощь половозрелых глоток повторяли: «Ты меня встретил и, ты меня встретил и…». Оторвавшись от рукописи, Павел Петрович стал прислушиваться к словам и старался уловить смысл песни, но через минуту рассердился на себя за это глупое занятие, подумал: «Когда-то поэты писали стихи к песням, потом слова к песням; сейчас дело дошло, кажется, до надписей на заборах»… Невольно слушая все более раздражавший его концерт, летописец сел в кресло у открытого окошка и стал думать о том, откуда пришла, заполонила все клубы, эстрадные площадки, порой даже целые стадионы эта, похожая на наркотическую, дурь. И неожиданно пришел к выводу (Грушин принадлежал к тому типу людей, которые даже в размышлениях о пустяках непременно стремятся придти к выводу): возникновение попсы было объективно неизбежным.
«В последние десятилетия в мире нарушилась стабильность жизни, во взаимоотношениях людей, наций, государств заметно усилилась агрессивность: все чаще на «шарике» стреляют, насилуют, убивают, терроризируют – «шарик» делает некий недобрый зигзаг, смысл и целесообразность которого объяснят, может быть, будущие поколения… Произведения нынешней «музыкальной» эстрады – в диких звуках, примитивности смысла, непристойных кривляньях, – не так простодушны, как может показаться: они наполнены энергией агрессии, воспитывают жестокость, в помощь и оправдание этой жестокости призваны ослабить человеческое в людях… Попса неизбежно должна была возникнуть в современной мире, она – индикатор, предупреждающий: в «королевстве», господа, не все в порядке»…
Павел Петрович вздохнул, посмотрел на часы, потом откинулся на спинку кресла и с помощью дистанционного пульта включил стоявший в ближнем углу телевизор «Панасоник». И среди передававшихся в ту минуту вечерних новостей услышал сообщение о приближающейся к Земле космической катастрофе. Чтобы узнать, что думает по этому поводу цивилизованная Европа, он переключился на канал «Евроньюс», прослушал всю получасовую программу, но зарубежье об открытии ученого молчало – или ничего о нем пока не знало, или, втайне вынашивая очередной коварный замысел, умышленно скрывало новость.