Его подозрительность возросла, когда выяснилось, что это только девочки из сиротского приюта, руководитель которого является членом общества. При детальном расследовании выяснилось, что эти девочки подвергаются гипнозу для успешного лечения и не причиняют им никакого вреда. Эбнер с радостью отложил это дело дома на Грюнштрассе ad acta (до дела) и вернулся к наблюдению за коммунистами и фашистами. Секретарша переписала акты и передала их в Отдел нравов. Его шеф, криминальный советник Герберт Домагалла не увидел ничего предосудительного в деятельности общества и занялся своими повседневными делами, то есть массовой вербовкой агентов среди проституток. Девочки из приюта все еще были в доме на Грюнштрассе.
Были и сейчас. Одетые в длинные белые одеяния и словно загипнотизированные или чем-то одурманенные, они стояли около большого дивана, на котором лежали три женщины. Через небольшое окно падало немного зимнего света, что отражался на выкрашенных в белое, пустых стенах лекционного зала, из которого убрали кресла. Свет зимнего утра смешивался с теплым свечением десятков свечей, расставленных неравномерно по залу. На подиуме, за столом лектора рабочим столом стоял голый, бородатый старец и спокойно читал небольшую книгу, переплетенную в белую кожу. Две разогретые печи посылали дрожащие волны горячего воздуха.
Девочки осыпали обнаженные тела женщин белыми лепестками цветов, которые соскользнули по гладкой коже и осели с легким шелестом на жестком покрывале. Некоторые из них приклеились и замерли неподвижно на возвышениях и в углублениях тела. Одна из женщин — светловолосая — лежала неподвижно, а две другие — темноволосая и рыжая — выполняли ряд действий, которые свидетельствовали об их наивысших умениях в сфере ars amandi (искусство любви). Когда темноволосая узнала, что неподвижная блондинка уже фактически готова для дальнейших действий, она прервала свои процедуры, остановила пыл рыжеволосой подруги и кивнула головой старцу. Это было явное поощрение. Старец не дал себя долго упрашивать.
У Мока лопался череп. Лишний табак, черный кофе, лишняя бутылка водки вчера, лишние два пива сегодня, напряженные нервы, стопка папок, крушение брака, наклонная каллиграфия отчетов и актов, упрямое пробегание глазами абзацев в поисках слов, заканчивающихся на «—штрассе», грязные тесемки, связывающие папки, обмирание чувств, сдуваемая пыль, чувство безнадежности и безуспешности архивного поиска — все это мешало остроте ума Мока, который несколько часов назад хвастался перед Райнертом и Кляйнфельдом точной грамматикой следствия.
Теперь он стискивал виски и пытался не допустить взрыва черепа от глухой и упрямой боли. Однако с безропотностью ему пришлось оторвать руки от головы и взять у архивариуса Шейера вилку с микрофоном и наушником.
— Доброе утро, господин советник, это Майнерер.…
— Где вы?
— У Гимназии святого Матфея, но, господин советник…
— Будьте у меня через некоторое время.
Мок повесил трубку, встал с трудом от стола и потушил лампу. Рфйнерт посмотрел на него невидящим взглядом, Кляйнфельд с упорством слюнявил грязный палец. Мок скрылся по лестнице в свой кабинет. Он добрался туда через десять минут, потому что развлекался дольше в том месте, где выполняется долг природы. Позже он выместил злость на двери кабинета. Забренчали вставки в застекленной двери, Майнерер вскочил на прямые ноги, а фон Штеттен сделал ему мину «старик очень зол».
Мок махнул рукой и вошел в кабинет, пропустив вперед Майнерера. Тот не успел сделать даже двух шагов, когда почувствовал сильный удар в шею. Он полетел вперед так резко, что упал на пол. Встал сразу и сел напротив Моква, который успел занять место за столом, глядя на него с яростью.