Мок хорошо знал тональные регистры голоса Мюльхауза. Такой слышал в первый раз — характеризовался иронией, презрением и задумчивостью. Это могло значить: шеф принял окончательное решение. Мок должен привести аргумент поубедительнее.
— Вы действительно ничего не сделаете и позволите Риссе одержать победу? Чтобы восторжествовал гомосексуальный меценат артистов, которые любят его всем сердцем и телом? Среди них молодой художник с псевдонимом Джакоппо Рогодоми.
Мюльхауз повернулся к окну, показывая Моку сгорбленную и поникшую спину. Оба знали, какой псевдоним использует Якоб Мюльхауз, блудный сын Генриха. Шли минуты. О стекло застучал дождь, завыла полицейская сирена, зазвонили куранты на костеле Святого Матфея.
— Герр криминальрат (криминальный советник). — Мюльхауз не отвернулся от окна. — Не будет никакого экстренного заседания ложи «Гор».
Под безоблачным звездным небом прихватывал легкий мороз. Тротуары улиц покрылись тонкой глазурью льда. Мок сел в «адлер» и выехал из двора Полицайпрезидиума. Приветствовал закрывающего ворота портье и повернул налево около особняка «У двух поляков», на Шмидебрюкке. Сгорбленный угольщик вел за уздечку тощего коня, который волочил копыта с таким трудом, что влекомый за ним фургон с углем заблокировал улицу и лишил Мока свободного проезда. Мозг криминального советника был пуст и полнился сотнями бесполезной для него информации из полицейских актов, десятками имен и рапортами о преступлениях, обидах и отчаянии. Он не мог ничем занять мысли, не злился даже на угольщика. Добавил немного газа и разглядывал в свете неонов прохожих, вывески и витрины. Из мясной Ноака вышел озлобленный щеголь в котелке и попытался что-то объяснить плачущей беременной девушке. Свет, падающий с выставок универмага Мессо и Вальдшмидта, освещал двух почтальонов, которые ссорились яростно из-за топографии города. Обильная туша одного из них свидетельствовала, что его сведения являются скорее теоретическими и исходят из настойчивых путешествий пальцем по карте. Из проходных ворот возле магазина с конфитюрами выкатился пьяный медик или акушер, несущий медицинскую сумку настолько большую, что помимо лекарств и хирургических инструментов там могла бы разместиться вся его профессиональная этика.
Мок с облегчением миновал чахоточного извозчика, повернул направо и двинулся с ревом мотора вдоль северной окраины Рынка. Он глянул через левое плечо и с удивлением увидел госпожу Сомме, жену ювелира, одного из братьев Сомме.
«В такое время?» — удивился он и вдруг кое-что припомнил. Он остановил автомобиль, вышел, пересек оживленную улицу и приблизился быстрым шагом к магазину.
— Добрый вечер, госпожа Сомме, — позвал он. — Вижу, вы еще открыты. Я бы хотел увидеть ожерелье, о котором я говорил с вашим мужем, с том рубинами.
— Прошу, господин советник, — госпожа Сомме обнажила розовые десны в соблазнительной улыбке. — Я думала, что вы уже не придете, прошу, я приготовила это ожерелье в вишневом чехле. Думаю, ваша супруга будет в нем очень хорошо смотреться. Отлично сочетается с зелеными глазами…
Они вошли в магазин. Госпожа Сомме дала Моку ожерелье, наклонившись через прилавок. Мок обвел взглядом ее тридцатилетнюю стройную фигуру и погрузился в созерцание драгоценности. Рядом с ним из уст жены ювелира ручьем текли слова и вздохи. Каскады ярких слогов заливали его разум, но через минуту присоединился к ним другой звук. Он внимательно прислушался — из-за двери, ведущей в заднюю комнату, доносился радостный мужской голос, подпевающий куплету Оттона Рейтера «Wie reizend sind die Frauen»[10].
— …редкий случай. Должна быть очень счастлива женщина, которую вы так любите, — сказала госпожа Сомме. — О, вы всегда помните о своей жене, вы такой занятой, так заботитесь о нашей безопасности…
Слова госпожи Сомме напомнили Моку, что недавно он позаботился о безопасности своего племянника и деньги, за которые он должен был купить ожерелье Софи, должны покрыть игорные долги Эрвина. Он также вспомнил, что сегодня нет необходимости покупать ожерелье, что только завтра наступит установленный астрологом Фёллингером день зачатия и что тогда он возьмет на руки свою жену, одетую только в рубины… Он приподнял шляпу и пообещал, что завтра обязательно совершит покупку, извинился кое-как перед женой ювелира, которая только сказала:
— …надеюсь, все браки будут такими…
Он вышел, а его мысли крутились вокруг способов добыть деньги на ожерелье.