К Коринне мы поехали втроем: я, Олег и Майк. Наружного наблюдения что-то не было видно. Феминистка жила на южной окраине Москвы, у самого кольца. Она предупредила меня по телефону, что у нее не самая подходящая обстановка для съемки, но я как-то не придала ее словам значения. Поэтому, когда дверь в ее квартиру распахнулась, меня охватило состояние легкого шока: с потолка прямо в передней текла вода; паркет утопал в лужах, а какая-то пожилая женщина с засученными рукавами, наверное, мать хозяйки дома, возилась с ведром и тряпкой. Сама феминистка, одетая в нарядный черный костюм с блестками, стояла перед дверью, нервно поддергивая вверх подол юбки; в глазах ее стояли слезы.
- Протечка, - только и вымолвила она.
Впрочем, все и так было понятно. За моей спиной нерешительно топтались мужчины с аппаратурой. Благослови, боже, человека, придумавшего сотовые телефоны! Отступив на шаг, потому что вода уже подбиралась к носкам моих новых полусапожек, я вытащила трубку из сумочки и набрала номер Тамары. Проблема решилась быстро: Синякова пригласила всех нас к себе.
Я не раз бывала у Тамары, в ее когда-то роскошной, а ныне сильно запущенной квартире. Обои в передней были ободраны - ее кот Дорофей упорно не признавал когтедралку; на покосившуюся вешалку страшно было что-нибудь повесить - казалось, она только и ждет этого, чтобы упасть. Однако большая гостиная, куда провела нас хозяйка, еще сохраняла какой-то старомодный шарм: красный, красивый, хоть и потертый ковер во всю стену, резная горка черного дерева, стулья с гнутыми спинками, но с засаленной и кое-где порванной обивкой.
Тем не менее высокие, за три метра, потолки создавали впечатление свободного пространства. У стены с ковром стоял диван, выглядевший вполне прилично, хотя ему было никак не меньше десяти лет, и мы с Олегом одновременно решили, это идеальное место для моей беседы с героиней.
Тамара предложила нам кофе; синие круги под глазами теперь оставались у нес постоянно и стали неотъемлемой чертой ее внешности. Феминистка постепенно адаптировалась к незнакомой обстановке; минут двадцать мы с ней приводили себя в порядок. Наштукатурив физиономии, мы выяснили, что в спешке, спасаясь от потопа, забыли туфли героини. Тамарины туфли оказались на два размера больше, но это все-таки лучше, чем сапоги, и она их надела, недовольно бормоча что-то себе под нос и посматривая на нас с подозрением. Коринна была на телевидении далеко не новичком и считала, что на экране из-за злой воли шовинистов-операторов выглядит на двадцать килограммов тяжелее и на десять лет старше. Это, конечно, иллюзия, но Олегу и Майку пришлось здорово потрудиться, устанавливая свет, чтобы ее ублаготворить.
Готовила я передачу сама, не полагаясь на Лену: то, это она писала для меня после нашего конфликта, меня совершенно не устраивало. Впрочем, это было не слишком трудно; я знала Ремезову по ее статьям и выступлениям, а недавно вышла ее книга «Мой женский век», которую я прочла как раз накануне от корки до корки. Это была художественная автобиография, и читала я ее как психолог, натасканный на психоанализе. Коринна описывала себя как умную, яркую, красивую особу, успешно преодолевшую детские комплексы, справившуюся со всеми препятствиями, которые ставила перед ней жизнь, и «социально успешную».
Но со страниц книги проглядывало существо жутко закомплексованное, поминутно самоутверждающееся за счет своих близких и не слишком близких, и страшно озлобленное. Недолюбленная в детстве, она возненавидела своих родителей и заодно советский строй, да так и не научилась любить, хотя, судя по всему, свою единственную дочь она обожала. Но мужчин Коринна презирала принципиально, хотя одновременно жить без них не могла. В постели. Себя она представляла как необычайно сексапильную и сексуальную особу, но истинного тепла и чувственности в ней не ощущалось, а сквозило лишь холодное самоутверждение за счет мужчин-партнеров. При этом она описывала бесчисленное множество своих любовников и возводила банальный адюльтер в доблесть. О, как она любовалась собой! Как стервозно и талантливо поливала грязью своих недругов, каковыми являлись чуть ли не все окружающие ее люди!
И это чувство горькой обиды на жизнь постепенно преобразовалось в тайниках ее психики в борьбу за права женщин. Все свои неудачи, крупные и мелкие, она приписывала проискам захвативших господствующие позиции мужчин и боролась за освобождение женщин, и от посудохозяйственного рабства, и от дискриминации во всех сферах жизни. Когда я присматривалась к вей, раздумывая, с чего начать программу, мне вдруг стало ее жаль: вблизи она не казалась ни красивой, ни самоуверенной - просто передо мной сидела рано постаревшая, уставшая от постоянной борьбы баба со всё еще хорошей фигурой, которую она подчеркивала обтягивающим топом с большим декольте, так что грудь ее выглядела не по возрасту провоцирующе.