Молчание толпы было странно.
Царегородцев поднялся, сделал шаг по направлению к крыльцу.
— Прочь с дороги! — строго сказал он оказавшемуся на пути Ивану Треневу, которого он всегда открыто презирал. Сказав это, Царегородцев заметил на рукаве коммерсанта красный бант.
— Это что такое? Вы что тут, опились до белой горячки? Свихнулись? Где Оноприенко? А ты что тут застыл, как кусок замерзшего дерьма? Отопри дверь.
Станчиковский сделал неопределенное движение, как бы намереваясь повиноваться окрику Царегородцева, но его опередил Каширин. Он загородил дорогу бывшему начальнику и сказал:
— Кончилась ваша, гражданин Царегородцев, власть. Нынче в Ново-Мариинске и по всей России власть нового демократического Временного правительства. Самодержавие пало.
— Кто тебе позволил сюда прийти?
— Я член Комитета общественного спасения, — спокойно, с достоинством ответил Каширин. — В интересах общества, сохранения спокойствия, а также чтобы не дать иноземцам на разграбление окраины нашего отечества, мы и создали комитет. Отныне, Царегородцев, вы не начальник уезда, не представитель его императорского величества и не ваше благородие, как вас тут ошибочно называл Асаевич, а гражданин Царегородцев.
По мере того как Каширин говорил, выражение лица Царегородцева менялось.
— Ваш кабинет, бумаги — все опечатано впредь до особого распоряжения из Петропавловска, — сообщил Станчиковский.
Царегородцев тяжело повернулся и пошел, сгорбившись, к своему дому.
Через несколько дней в Петропавловск ушла телеграмма, переданная тайком от Комитета общественного спасения перепуганным и ничего до сих пор не понявшим радистом Асаевичем:
"Опечатан в моей квартире домашний кабинет. В канцелярии опечатаны денежный ящик, шкафы с делами, бумагами, архив. Опечатаны склады с казенными припасами, экономическими товарами. Доступа без членов комитета нет… Председатель комитета требует предъявить на ревизию денежные книги, документы кассы специального сборщика… Царегородцев".
Чукотская весна семнадцатого года шла своим чередом. Исподволь таял и оседал снег, крыши ощетинились ледяными сосульками, блестевшими на ярком солнце.
Возвратившись из стада, Теневиль обнаружил в яранге полный разгром.
Женщины были расстроены, а Милюнэ со слезами зашивала свой изодранный в клочья кэркэр.
— Что случилось? — встревоженно спросил Теневиль, подбирая разбросанные по земляному полу клочки шерсти.
— Он опять приходил, — всхлипывая, ответила Милюнэ.
— Сначала долго упрашивал Милюнэ, — рассказала Раулена. — Сулил лакомую еду, пыжики, лахтачьи кожи. Потом стал говорить, что выкинет из яранги всех старых жен и сделает Милюнэ единственной и самой главной женой. О своем брате тосковал, что-то с ним случилось…
— С каким братом? — не понял Теневиль.
— С русским царем, — пояснила Раулена. — Какое-то несчастье произошло с Солнечным владыкой… Сильно разгневался Армагиргин и стал крушить все. Порвал кэркэр на Милюнэ.
Милюнэ, не поднимая головы, всхлипывала.
— Уполз он, — заключила Раулена. — Однако погрозился, что все равно не отстанет от Милюнэ и сделает ее своей женой…
Теневиль устало опустился на сдвинутое бревно-изголовье. Старик упорен и настойчив. Он не оставит бедную девушку в покое.
Приречного поселения, откуда ушла Милюнэ, ужJ больше не существует… Ехать ей в Марко-в0 — это слишком близко, да и больно много там дружков Армагиргина — тот же Черепак или купец Малков…
Оставался еще один родич — житель Ново-Ма-риинска, Тымнэро. К нему и придется отвезти бедную Милюнэ. А второй женой брать нет резона, хоть она и хорошая, работящая женщина. Детей пока у Теневиля нет, Раулена одна справляется, шьет одежду, готовит еду…
Приняв решение, Теневиль успокоил женщин и начал готовиться к дальней дороге.
Армагиргин прослышал о его намерении и призвал к себе.
Не любил Теневиль ходить в ярангу, поставленную впереди всего стойбища.
Армагиргин сидел у полога и скоблил ножом оленью ногу.
— А Милюнэ?
— Милюнэ едет к своему родичу в Ново-Мариинск.
— Это кто же у нее там родич?
— Тымнэро.
— Этот нищий рыбоед? Да она там подохнет с холоду на второй же день приезда.
— Найдет себе работу, — так же не повышая голоса, отвечал Теневиль. — У тангитанов на рыбалке постирать да убрать… Поселок большой, неужто для одной женщины работы не будет?
— Да первый же тангитан повалит ее в постель! — убежденно, с каким-то жалостным стоном проговорил Армагиргин. — Среди белых, выморочных русских баб она будет лакомым кусочком, и всяк будет на нее зариться! Чем на такое толкать родственницу, взял бы уговорил перейти в мою ярангу.