— Что слышно о моем брате? — вкрадчиво спросил Армагиргин, склонившись к американцу.
— К сожалению, я не имею чести быть с ним знакомым, — растерянно ответил Свенсон, стараясь сообразить, почему именно к нему был обращен этот вопрос.
— Вы, видно, не знаете, что братом моим называется император Николай, — несколько суховато пояснил Армагиргин и добавил: — У меня на этот счет есть бумага.
— Прошу прощения, — засмущался Свенсон. — Я просто запамятовал. По сообщениям американских газет ваш брат вместе с семьей живет в Тобольске, в глубине России… Но сейчас у власти Временное правительство.
— Об этом мне Кассира говорил, — заметят Армагиргин. — Не думает ли мой брат возвратиться на свое золоченое сиденье?
Свенсон заерзал на белой оленьей шкуре, словно под него попала искра из костра.
— Видите ли, тут такое дело… Мои познания в чукотском языке слишком скудны, чтобы обсуждать такой вопрос. — Свенсон искоса глянул на Каширина.
— Я думаю, что мой брат найдет в себе силы вернуться, — убежденно сказал Армагиргин.
Говоря это, Армагиргин смотрел в глаза Каширину, но этот человек не отводил взгляда.
Свенсон приложил некоторые усилия, чтобы отвести разговор в другую сторону:
— Тундры на том берегу пролива обширны и пустынны, — начал он, — пастбища тучны и просторны. Но оленей там нет, не водится друг тундрового человека на том берегу.
— Слышал я об этом, — кивнул Армагиргин. — Тамошние люди не раз на моей памяти желали переселить чукотского оленя на американскую землю…
Армагиргин задумчиво уставился на огонь.
— Есть дела или даже тайные намерения, которые, однако, совершать не дано никому во имя жизни и дальнейшего существования, — напыщенно и важно продолжал Армагиргин, и Свенсон понял, что лучше ему не возобновлять разговора о покупке оленей.
Зато на просьбу продать оленье мясо Армагиргин отозвался с великой щедростью.
Когда погрузили мясо на корабль, Каширин обнаружил исчезновение своих спутников — Тынанто и Дулгана, делегатов, избранных на сельских сходах.
С нарастающей тревогой Каширин обошел все яранги, сбегал в стадо, но нигде не было и следов народных избранников. Он расспрашивал пастухов, обращался ко всем встречным — малым и старикам, женщинам и мужчинам, но каждый отговаривался чукотским словом;
— Ко-о-о…
Догадку подтвердил Теневиль.
— Они сбежали, — сказал изобретатель чукотской письменности.
Каширину отвели место в кают-компании, постелив на прохладном клеенчатом диване. Поворочавшись, Петр Васильевич вышел на палубу покурить на вольном воздухе.
На палубе в складном парусиновом кресле сидел Олаф Свенсон и смотрел на берега Чукотки.
— Не спится, мистер Стивенсон? Не принимайте близко к сердцу случившееся. Может быть, это и к лучшему, что дикари сбежали. Мне доводилось наблюдать их в городе. Поверьте, они попросту страдают от непривычной и чуждой обстановки. Жалко на них смотреть. А тут еще — политический съезд! Нет, вы не должны со мной спорить, мистер Стивенсон, вы тут глубоко ошиблись — рано еще чукчам и эскимосам ввязываться в политику.
Каширин медленно набивал трубку.
— Мистер Свенсон, — откашливаясь, заговорил Каширин, — чукчей и эскимосов я видел не только в общении с тангитанами, с торговцами на берегу, на палубах кораблей, я их видел в каждодневной жизни. Это совсем другие люди. То, что они иногда дурашливы и будто непонятливы — маска, защита собственного достоинства. Их жизнь необыкновенно трудна и, прямо скажу, героична. Никто, пожалуй, на нашей грешной земле больше так не живет: в постоянном страхе перед голодом и холодом. Но при всем при этом какое великое жизнелюбие, доброта и природный ум! Да-да, именно ум. Мы сами виноваты в том, какими они предстают перед нами. Они играют ту роль, какую мы придумали для них.
— Вы что же, хотите сказать, что они перед нами притворяются? — усмехнулся Свенсон.
— Если хотите — да, — ответил Каширин.
— Ну что же, — заметил после некоторого раздумья Свенсон, — если эта игра устраивает обе стороны, почему бы ее не продолжать?
— Но всякая игра рано или поздно надоедает, даже самая увлекательная, — сказал Каширин.
Свенсон повернулся к Каширину.
Что вы имеете в виду?
— Чукчи и эскимосы, все местные жители Чукотки, догадываются о великих переменах, происходящих в России. Есть даже такие, кто уверен, что эти перемены рано или поздно отзовутся на их собственной судьбе. Я верю, что русская революция во многом отличается от американской.