ОДИН ДЕНЬ ИТ-ЖУРНАЛИСТА
Моим коллегам по издательскому дому «Компьютерра»
Я потерялся в трамвайных изводах,Я ошалел от цифири маршруток.Нет бы — махнуть в Баден-Баден на воды,Там иностранных раскармливать уток.
Где уж… Еще подвернулась халтура.Я путешествую разве на «мыши».Сеть, понимаете, инфраструктура…Кто же еще ее, падлу, опишет?
Хоть бы начальник сказал недовольно,Видя, что сгасла в коллеге сноровка:«Ты журналист, или хорь протокольный?»,И отослал меня в командировку.
Так ведь не скажет, он вежливый шибко,Да и меня не поймешь без устава,Что это, в тридцать три зуба улыбка,Или свело лицевые суставы…
Что до сознанья, — так сделалось падкоНа созерцание до сладострастьяОнтологического недостаткаИли не менее умной напасти.
Лучше бы тихо дошел до столовой,(Благо, находится в офисе просто),И под шумок поедания пловаПолюбовался пейзажем погоста.
В том, что редакция задним фасадомНа мусульманское смотрит кладбище,Кто виноват, разбираться не надо,Все же огромного парень умища.
Memento mori да memento mori…Помню, отстаньте, скорее бы лето,Мало того, что с Анютою в ссоре,И ни хрена не жуется котлета.
Падает сервер, — изящно, красиво,Я бы сказал, с планетарным размахом…Да, и зачем в пресс-релизе курсивомВыделил кто-то «…онлайн-альманаха…»?
Что ты хотел этим выразить, милыйСпециалист по общественным связям?Ну-ка, посмотрим… Неужто Камилла?Вот от кого не видал безобразий…
Вечер. И мысли с изрядным изъяном,К бывшей жене завернуть, — недалечеДама живет… Но без пары стакановЯ не решаюсь обычно на встречу.
Дома весь день дожидается «Дьябло».Верхний сосед выплывает на стрежень.Бог ему в помощь… Сыщу пару яблок,Съем, — и случайного монстра прирежу.
А за окном — фонари и пороша.Сон не идет. Подогнувши коленку,Думая: «Может, я тоже хороший»,Бьешься пребольно клыками о стенку…
СЕРДЦЕ ЭДЕМА
Анне Керман
Если ныне ветра обретают сознанье и речь,Если наши тела в зазеркальный вросли промежуток,Кто возьмется нутро заповедного сада стеречь?Кто прорвется к нему, наплевав на запреты маршруток?
Как ресница, в хрусталике плавает яблочный сон,Обращаясь занозой, лишь только доходит до сердца.Рана времени — здесь, но ее бередить — не резон:Не излечишь ее легковесной рукой иноверца.
Мне бы только понять, как же с нами стряслись имена?Назови меня лишь, — и разлука ворвется мгновенно.Пишешь слово «любовь», — а написано будет «война»,И горит Карфаген, и Аттила идет на Равенну.
Что же эта ладонь наливается тяжестью вдруг?Что оделись в базальт невесомые мнимые числа?И мгновенный зигзаг разбивает космический кругНа бессмыслицу сил и бессилие всякого смысла.
А черта горизонта становится слишком близка.Воздух — лунный ландшафт: чересчур уж в нем крапин и вмятин.Замер камень в руке — он уже не дождется броска.Голос вычертил след — иероглиф по образу «ятя».
Мы записаны в камень, мы втравлены в известь и жесть.Мы — лакуна пейзажа, обмолвка морщинистой речи.Мы — последний пробел, тот, который уже не прочесть,Не лицо, но рельеф, где зияет расщелина встречи.
Тягость век вековых… (Или — «век вековать»? Подскажи…)Неба пасмурный воск процарапав ресницами сосен,Чтобы не ускользнуть за черту вековечной межи,Зрячей хваткою ветра держись за шершавые оси.
Хоть тобой до сих пор все болеет седая вода,Нас и ей не признать — мы забытые, смертные боги……Через сердце Эдема продеты войной провода,Те, что выведут нас напрямую к железной дороге.