— Слушаюсь, — Инэрис нажала отбой и тут же приказала, — Мелч, дайте мне Фэроу.
— Слышу вас, — тут же прозвучал голос Каллена.
— Что за слухи? Почему говорят, что Орден не идёт в бой?
Каллен молчал несколько секунд.
— Это не слухи, — произнёс он наконец, — приказ конклава не вмешиваться.
— Тогда что вы лично делаете здесь?
— Вы приказываете мне уйти?
— Нет… — Инэрис перевела дух. — Нет. Я приказываю вам занять пост на мостике. И не угробить мой фрегат до конца боя.
— Есть, капитан.
***
Инэрис ворвалась в кабинет Авроры снежным вихрем, и, будто снежинки, закружились в воздухе разбросанные повсюду распечатки.
— Что? — спросила она с порога, с трудом заставляя себя остановиться и не врезаться в стол.
— Успокойся. Или нам не о чем говорить.
Инэрис скрипнула зубами.
— Я спокойна. Императрица.
— Хорошо. Закончен допрос пленного. Теперь мы уверены в том, с кем имеем дело.
— И?
— И мы не сможем противостоять им силой оружия.
— Не сможете? — Инэрис поняла, что кричит, но ей было уже плевать, — Конечно не сможете, вы же даже не пытаетесь! Два боя, Аврора, два боя — и в обоих мы почти выиграли! Если бы мы вообще пытались бороться, а не прятались, поджав хвост, как… Как Орден.
— Что?
Инэрис замолкла. Вся злость выветрилась в один миг.
— Орден предал нас. Как и Элеонор. Мело погибли. Всё, что у нас есть — это повстанцы на своих ржавых кораблях, Фэроу и мой фрегат. Может ты и права, Аврора. Мы проиграли. Даже не начав воевать.
— Вот как, — произнесла Аврора и несколько секунд молчала. — Это не важно. Главный бой будет не здесь. Главный бой будет тут, — Аврора указала пальцем в точку на карте, и в этом месте голограмма засветилась голубым огоньком. — Галактион должен прибыть туда к завтрашней ночи. А все оставшиеся силы должны будут удерживать орбиту пятой планеты, пока Аэций не даст сигнал, что всё закончилось.
— А Нимея?
— Нимея погибнет. Вариантов нет.
— Аврора… — Инэрис покачала головой. — Пусть флот выполняет этот приказ. Я останусь здесь. Я сама справлюсь…
— Нет.
— Аврора, это мой дом…
— Я понимаю.
Инэрис закрыла глаза.
— А если мы отобьём атаку к назначенному сроку?
Аврора молчала. За неё ответил Аэций.
— Вы можете попытаться.
— Мы попытаемся, — кивнула Инэрис. На вражду не осталось сил. — Я должна идти. Если таков приказ — он будет выполнен.
Она снова щёлкнула каблуками и вышла, а Аврора с Аэцием остались вдвоём.
Какое-то время в комнате царила тишина. С минуту Аврора смотрела на захлопнувшуюся за спиной воспитаницы дверь и мысленно прощалась с ней. Каков бы ни был исход этой битвы, Аврора почти не сомневалась, что не увидится с ней больше никогда.
Одно за другим в воспоминаниях всплывали видения самых обычных моментов, прожитых здесь, в этом дворце.
Двое девочек, навсегда изменившие обыденный быт замка, замершего в неподвижной вечности.
Инерис никогда не соблюдала ни правила, ни этикет. Она думала, что у неё получается соответствовать, но на самом деле Аврора часто слышала и топот детских ног по гравиевых дорожкам сада, и смех сестёр и их раздражённые голоса.
Инерис и Элеонор не ладили никогда — и в то же время Аврора видела, как крепко держит их невидимая сестринская связь. Сейчас Инерис было не до того, чтобы размышлять о потерях — когда нужно было действовать, она всегда делала это не размышляя. Осознание приходило потом, тягостное, но необратимое. И Аврора чувствовала, что когда битва закончится, поражением или победой — всё равно, Инерис осознает предательство сестры так же отчётливо, как и она сама.
Коротко и тихо вздохнув, Аврора заставила себя отвернуться от двери и подошла к окну. Окинула прощальным взглядом сад. Деревья сохли и ломались под порывами ветра, их высаживали опять. Как бы ни старалась Аврора сохранить последние воспоминания о своей молодости, в этом месте не осталось почти ничего, что хранило бы память о тех временах, когда по этим алеям ступали ноги её отца. Когда они с Аэцием прогуливались здесь вдвоём и Аврора беззаветно верила тому, что собирался её обмануть. Она прятала эти воспоминания в потайной комнатке своего сердца, но избавиться от них не хотела и не могла. Иногда ей казалось, что это — последнее живое, что ещё осталось в ней. И как бы болезненно ни было отпирать эту дверь, она каждый раз заботилась о том, чтобы из её самой тайной сокровищницы не исезло ничего.
Сирень сменили липы и берега пруда, спрятанного за деревьями, окрасились алыми всполохами кленовых звёзд. Паром, на котором они с Аэцием стояли когда-то давно, сгнил и превратился в тину много десятков лет назад. Но глядя из окна она всё ещё видела те мгновения и те места, которые состарились слишком сильно, чтобы существовать.