Генералиссимус посмотрел на него, как на сумасшедшего, но ясные, острые и умные глаза этого человека внушили ему неясную тревогу. Однако, это показалось ему настолько нелепым, что почти сейчас же он начал смеяться холодным и тихим смехом. Потом, как человек действия, не любящий бесполезных разговоров, он открыл дверь, позвал часового, стоявшего на карауле, — это был курдский солдат со спокойным и жестоким лицом, — и сказал ему:
— Выстрели в это оконное стекло.
Курд невозмутимо поднял ружье и выстрелил. Не слышно было звука, несколько заглушенного и невнятного на расстоянии, который был так характерен для пороха того времени. Генерал вздрогнул; офицеры сделались мрачными; солдат выкатил от поражения глаза.
— Еще, — приказал Лауфс.
Солдат выстрелил снова и с тем же результатом.
— Хорошо! Выходи! — крикнул маршал, сделавшийся бледным. — А вы, капитан Эттингер, прикажите прийти нескольким стрелкам.
Всеми овладело сильное волнение и суеверный страх. Турки и немцы едва смели смотреть друг на друга. Вошло много солдат и один за другим прицеливались и стреляли без результата, между тем, как с висков генералиссимуса струился холодный пот. Он обернулся к г. Дельстану и спросил его жестким голосом:
— Что вы для этого сделали?
— Посредством новых радиоактивных приборов мы частично разъединили ваши взрывчатые вещества, — тихо ответил ученый. — Как я уже сказал, все ваши орудия не годятся в дело. Если вы хотите в этом убедиться полнее, мы подождем здесь результата опытов.
Все молчали. Недавно еще столь страшный Лауфс и все офицеры, вполне уверенные в превосходстве своей армии, были поражены до глубины души. Истина предстала перед ними с силой катаклизма; они были похожи на людей, внезапно поднятых огромным землетрясением.
Лауфс первым вернул себе хладнокровие.
Без слабости, как и раньше без бахвальства, допуская отныне, что все возможно, он сказал офицеру:
— Не пройдет и получаса, как я буду иметь честь дать вам ответ.
В назначенное время он вновь явился, на этот раз в сопровождении всего своего штаба и, бледный, с расширенными глазами, с дрожащими руками, со смесью ярости и ужасного отчаяния в голосе воскликнул:
— Я готов обсудить предложения его сиятельства маршала фон Эбергадта.
Все наклонили головы. Только один, старый Солейман-паша, генерал третьего корпуса, турок старого закала, бешенный, героический и фаталистичный, воскликнул:
— Значит ли это, что мы сдадимся на капитуляцию?
— Нет другого исхода, — сказал Лауфс ледяным тоном.
Солейман протянул руку к синим оконным стеклам и закричал:
— У тех, кто согласен умереть, всегда есть исход.
После полудня австро-венгерские войска почти совершенно окружили оттоманскую армию, хотя позади и на флангах ряды их были для обхвата относительно мало густы. Несколько турецких полков и множество инфантерии смогли отступить, — вернее, бежать — еще вовремя. Но к полудню дальнобойные ружья австрийских стрелков и несколько легких батарей выпустили на беглецов тучу выстрелов. Тридцать тысяч солдат на двух флангах пожелали тогда сдаться. Остальные остались в ожидании вечера.
После страшного спора некоторые турецкие офицеры главного штаба, возбужденные Солейманом-пашой, выпустили воззвание к солдатам-курдам и албанцам, чтобы они арестовали немецких офицеров.
Совершив этот переворот, Солейман смело взял на себя командование армией. В страстных речах он убедил большинство офицеров-магометан, что Лауфс-паша — изменник и что армию можно спасти. Он даже попытался отступить среди белого дня, но скоро понял, что его ожидает страшное поражение, и отложил передвижение на вечер.
В сумерках он принял все меры. Они были просты, варварски примитивны, но именно поэтому самые лучшие для войска, вынужденного ограничиться оружием древних времен. Было избрано три выхода: первый — между двумя высокими холмами, на расстоянии многих верст от поля битвы, два других — на внешних скатах этих холмов. Солейман разделил свою армию на три корпуса и старательно указал солдатам пути следования и место соединения. По совету одного аэростатчика, несколько дирижаблей служили маяками посредством электрических зеленых, красных и белых огней. Другие аэропланы и дирижабли должны были замедлить воздушные операции австро-венгерской армии.
Наступил вечер, такой же нежный, тихий и великолепный, как и предыдущий. Звездные сферы наполнили пространство дрожащими сплетениями света. И все эти блестящие фигуры, с которыми мы связываем глубокие греческие и арабские легенды — Вега, тихо колеблющаяся на Лире, Капелла с широкими бороздами, Альтаир, Арктур, Андромеда, Персей, Офиук, Геркулес, Лебедь, Пегас, — дрожали над одной из великих драм человеческой истории. Как только наступила темнота, оттоманская армия устремилась вперед бешено. Она шла и бежала так же наугад, как первобытная орда. Она бросалась на дикий риск, спасаясь во мраке, руководимая только огромным и бешеным инстинктом самосохранения.
Вдали возвышались три группы огней, три снопа воздушных лучей, как маяки над необозримым морем, и это было единственной путеводной нитью, почти мистической, всех солдат. На зените — почти среди звезд — оттоманские и австрийские аэростатчики и авиаторы собирались к последнему бою…
Сначала бегство казалось счастливым: турки, курды, албанцы, сирийцы, арабы хорошо видели падение первых снарядов, но эти снаряды, упавшие с большой высоты, причинили мало вреда. Затем бомбардировка участилась. Вскоре над войском начался дождь со стороны ближайших стрелков. Люди падали кучами. С высоты холмов широкие полосы серебряного света пронизывали массы беглецов. Мало-помалу, гроза артиллерии и ужасный ливень пуль все возрастали, надвигаясь со всех сторон через тела и кости. Слышались жалобные крики, печальные призывы и стенания раненых. Но огромная беспорядочная толпа не останавливалась. Несмотря на тысячи убитых, она думала лишь о том, чтобы добраться до спасительной области маяков. Даже неимоверное побоище при приближении к неприятелю, когда в пять минут погибли более пятнадцати тысяч человек, не могло сломить их могущественного стремления. Турки пришли в соприкосновение с врагом. Произошел ужасный рукопашный бой. В один момент десять тысяч человек австро-венгерского авангарда, несмотря на весьма геройское сопротивление, были окружены, подавлены, сломлены, уничтожены… затем воюющая толпа устремилась в ночи вперед…