- Годится.
Мы удали по рукам.
Следующим утром барон вылетел выполнять задание. Поскольку меня назначили судьёй, пришлось вылететь с ним в качестве ведомого. Учитывая разницу в тактико-технических характеристиках наших машин, мы договорились, что, выйдя в нужный квадрат, я займу эшелон в тысячу метров и смогу увидеть, как барон проведёт свою атаку.
На подходе к позициям русских барон вдруг увидел двигающийся по петляющей просёлочной дороге грузовик:
- А что, майор, эта цель поинтересней блиндажа будет?
Самолёт барона резко прибавил скорость и, свалившись на правое крыло, атаковал грузовик. Первый заход оказался не удачным. Бомба легла рядом с машиной, но вреда ей не причинила. Зато со второго раза барон попал точно в цель. Машину подбросило, её куски разлетелись в разные стороны. Барон развернулся и вновь зашёл на цель, расстреляв остатки горящей машины из пулемётов.
- Ну что, майор?
- Впечатляет. Но, увы, барон, в зачёт это не пойдёт. Цель пари - блиндаж.
- Ну, блиндаж, так блиндаж.
Через несколько минут мы были над позициями русских, я заложил большой круг, чтобы ничего не упустить, а барон бросил самолёт вниз. Один заход, один фугас - и цель поражена.
Плакало наше Бургундское..."
***
Жилище сапёров встретило меня полумраком, спёртым воздухом, густо замешанным на махорке и запахе мужских давно не мытых тел. По всей землянке в формате Dolbi-digital разливался молодецкий храп. В центре на столе, сбитом из неоструганных досок, - гильза от 135-милиметрового снаряда, превращенная в светильник, мерцающий неровным светом, рождающим причудливые тени на стенах и двухъярусных нарах, на которых, несмотря на день, спали двое. За столом перед алюминиевой кружкой, вскрытой банкой тушёнки и куском хлеба сидел боец в белой исподней рубахе.
- Здравствуйте, а где я могу найти капитана Ермолаева?
- Ну я Ермолаев, - хмурый взгляд нехотя оторвался от кружки, вскользь пробежался по мне от сапог до макушки и вернулся к исходной точке.
- Товарищ капитан, военкор газеты "Боевое знамя" лейтенант Звягинцев.
- Что ты орёшь! Не видишь, люди спят, - зло прошипел Ермолаев.
- Направлен к вам по заданию редакции, - я снизил голос почти до шёпота.
Капитан залпом выпил содержимое кружки, подцепил ножом кусок тушёнки, но так и не отправив его в рот, хмуро уставился на меня исподлобья:
- Ну и на хрена мне это надо?
Если бы я был промоутором, готовым впарить свой товар первому встречному, я бы имел наготове сотню ответов на этот самый популярный в моём времени вопрос. А так я не нашёл ничего лучше, как молча пожать плечами.
- Ну заходи, - капитан невесело хмыкнул и указал на скамью напротив, - садись.
Я протянул ему документы, на которые он едва взглянул, и сел. Капитан, не говоря ни слова, наполнил кружку и придвинул ко мне.
- За знакомство? - я попытался изобразить дружелюбную улыбку.
- За упокой душ светлых и невинных, - капитан одарил меня ледяным взглядом. Улыбка медленно сползла с моего лица, и я, не говоря больше ни слова, влил в себя половину содержимого кружки.
Жидкий огонь опалил горло, заставив поперхнуться. Капитан заботливо вставил мне в растопыренные пальцы котелок с водой, чтобы я смог погасить "пожар", и забрал кружку себе.
- Война - это мужская работа, и женщинам на ней не место. Им бы детишек рожать, а они..., а эта сука костлявая самых лучших, самых красивых забирает. Э-э-э-х... - он опрокину в рот спирт, закусил тушёнкой и замер, начисто потеряв ко мне интерес.
Глупее положения не придумать. С одной стороны, никто тёплой встречи и пионеров с цветами не обещал, но с другой, - мне-то что делать?
- Ничего не делай, сиди не дёргайся, - тут же пришёл на помощь Хроник, - сейчас любой твой шаг будет тебе только во вред.
Я внял совету и замер. Прошла пара минут, и капитан, по-прежнему не обращая на меня внимания, поднялся и пошёл к нарам.
- Семён, - потрепал он за плечо спящего товарища, - к нам тут корреспондент подъехал, займись им.
Солдат, названный Семёном, поднялся, а капитан тут же занял его место, укрывшись шинелью с головой. Спавший одетым, Семён натянул сапоги, нацепил ремень, расправил складки и вышел в круг света, расчёсывая пятернёй густой и чёрный, как смоль чуб. Вошёл в свет, и я вздрогнул. Вздрогнул буквально, всем телом, всем нутром, всем, что вообще может вздрогнуть в человеке. Сердце сорвалось с привычного места, застряло в горле и забилось там загнанным в угол зверьком. Передо мной стоял тот, чьё лицо я столько раз видел на старых военных фотографиях, тот, чьё фото до сих пор висит в доме деда рядом с портретом прабабушки.
- Привет, - он протянул мне руку, - старший лейтенант Стародубцев, Семён.
- Па... в смысле Глеб Звягинцев, военкор газеты "Боевое знамя".
- Ты, Глеб, на Ермолаева не обижайся. Слышал, небось, про связисток? Сегодня утром бомбой накрыло.
- Ну да, конечно.
- У Ермолаева сестра младшая такого же возраста, как эти девчонки, и тоже связистка, только на Южном фронте. Вот он и психует.
- Я понимаю, товарищ старший лейтенант.
Он внимательно изучил мои документы и, придвинув их на мою сторону стола, произнёс:
- Мы почти ровесники, так что давай на ты и по имени. Не на плацу.
- Давай.
- Ну и о чём ты, Глеб, писать собрался?