- Вот и я о том же. Не забрал, и слава богу.
- Ты что, Хроник, в бога веришь!?
- Я электронное устройство. Я не могу верить или не верить. Просто использовал общепринятое разговорное выражение. В твоём времени, кстати, тоже не все, кто использует подобное выражение, люди верующие.
- Ладно, не ворчи.
- Я и не ворчу, а ты лежи смирно и не дергайся.
А я и не дергался, и не только потому, что боялся особиста, а ещё и не мог просто. Тело болело так, словно по нему дорожным катком проехали. Ни одной целой косточки, ни одной целой мышцы.
- Ничего, сейчас легче будет, - Хроник опять прочитал мои мысли, - никаких переломов, никаких разрывов и повреждений. Вся твоя боль - в твоей голове. Лежи спокойно, отдыхай. Раз уж время тебя до сих пор не убило, лишние полчаса здесь погоды не испортят.
Я прислушался к совету Хроника и постарался расслабиться, ни о чем не думать и погрузиться в тишину и покой. Если с покоем всё обстояло более или менее нормально, то вот с тишиной получалось всё не так однозначно.
Военный госпиталь жил своей жизнью. Чем дольше я лежал, тем больше звуков различал вокруг себя. Вот кто-то едва слышно зовёт сестричку: пить просит, а вот где-то застонал раненый, застонал не громко, деликатно даже. Человеку больно ужасно, а он стонать стесняется, товарищей беспокоить не хочет. А где-то справа раздаётся здоровый, жизнерадостный храп: такого стоном не разбудишь. То ли парень на поправку пошёл, то ли ранение не очень серьёзное.
А ещё был запах: сложный, густо замешанный на лекарствах и мужском поте. Были там ещё какие-то вкрапления, но я не настолько хорошо в них разобрался, чтобы раскладывать всё по полочкам.
Прошло минут двадцать, может больше, может меньше, сложно следить за временем, когда лежишь с закрытыми глазами и ничего не делаешь. Кажется, что ход времени замедляется, почти останавливается, жизнь замирает.
- Ну как он там, товарищ военврач, - голос негромкий, заботливый. Так мог бы разговаривать какой-нибудь старый сельский учитель, навещающий своего заболевшего ученика, - в себя не пришёл?
- Это особист. - тут же вставил комментарий Хроник, - не шевелись.
- Никак нет, товарищ капитан, и неизвестно когда придёт. Кома, молодой человек, штука малоизученная.
-А это твой врач.
- Ну-ну, вы уж, Михал Михалыч, не сочтите за труд, сообщите, когда корреспондент в себя придёт.
- Всенепременно, товарищ капитан, если очнётся, сразу же за вами пошлю.
- Не если, а когда. Надо верить в лучшее, Михал Михалыч, пессимизм с вашей-то профессией, мягко говоря, не полезен.
- Это не пессимизм, молодой человек, это профессиональный цинизм. Лучше приятно удивиться, чем горько разочароваться.
- А вот тут я с вами солидарен. И наши с вами позиции в этом вопросе весьма схожи.
Капитан, вероятно, ушёл, потому что доктор после небольшой паузы, заполненной сопением и неразборчивым ворчанием под нос, вдруг тихо, но отчётливо произнёс:
- С-с-сучий потрох. Не приведи бог с тобой на схожих позициях оказаться.
Что-то мне после этих слов совсем расхотелось встречаться с капитаном. Доктор положил мне ладонь на лоб, взял руку за запястье, посчитал пульс, удовлетворённо хмыкнул и удалился.
- Он раскусил тебя.
- С чего взял?
- Во-первых, с тех пор, как ты пришёл в себя, температура твоего тела повысилась, во-вторых, твой пульс ясно говорит о том, что ты всё слышал, всё понял, и теперь лежишь и пытаешься обмануть старого мудрого доктора.
- И что ты предлагаешь?
- Нужно уходить. Причём, чем быстрее, тем лучше. Доктор, конечно, старый и мудрый, но покрывать тебя не станет. Связываться с НКВД желающих мало.
- Предлагаешь вот так вот в наглую встать и уйти?
- Ну для начала неплохо бы осмотреться. Давай приходи в себя, пока тихо вокруг.
Я осторожно приоткрыл глаза. Огляделся сквозь дрожащие ресницы. Вокруг царил сумрак, но скудного света вполне хватило, чтобы увидеть мягкие стены из белых простыней, дуги металлической кровати, табурет со всем моим обмундированием, аккуратно постиранным, выглаженным и сложенным классической армейской стопочкой, тумбочку справа от головы и полевую сумку на ней. Всё моё со мной. Это хорошо. И то, что палаты отдельной удостоился, это тоже хорошо.
- А где дед лежал?
- Где-то рядом. Я разговоры врачей слышал.
- И что они говорили?
- Слепое осколочное ранение в голову. Состояние тяжёлого шока. Вкололи морфий, прописали покой, но он в сознание так и не пришёл. Вчера был передан товарищам из батальона для погребения.
- Значит, мы должны вернуться в батальон и узнать, где его похоронили.
- Это невозможно. Тебя тут же схватят и сдадут в НКВД.
- И всё-таки я должен. Не могу уйти, не узнав где его могила.
Я решительно поднялся и едва сдержал стон. Мощный заряд боли, о которой я как-то совсем забыл, взорвался в моей голове. Палата закачалась, в глазах поплыли оранжевые круги, и басовито забил большой церковный колокол. Я сел, глубоко втянув голову в плечи, посидел так какое-то время, словно в русской бане на полке после того, как ретивый банщик поддал пар, немного пришёл в себя и медленно, скупясь на движения, оделся. Присел на табурет, чтобы собраться с силами для последнего решительного броска вон из лазарета.
- Катя, Маша, - раздалось вдруг с улицы, - выносите раненых, машина пришла, будем в тыл отправлять.
Условная тишина тут же наполнилась всевозможными звуками и суетой. Отлично! Мне повезло. Хочешь в суете остаться незамеченным, будь в центре этой самой суеты. Улучив момент, я вместе с каким-то бойцом подхватил носилки с раненым и понёс их на выход, к машине.