Навидавшаяся журналистов Лариса представляла их с лицами киевцев: недоверчивыми, озлобленными, ищущими подвох в каждой дрожи тела.
Какое им дело, любила она своего или нет?
Лариса знала, что ни одна капля не попала на 49-го, но он почему-то проснулся, и губы его дрогнули, обнажая клыки.
— Что ты, Лёшенька? Спи…
Налитые кровью глаза пристально вглядывались в её лицо.
— Да что с тобой сегодня? Тебя обидел кто-то? Что ты волнуешься? — усталым, глухим голосом произнесла Лариса, опуская руку на голову 49-го.
Ему всегда нравилась эта скупая, почти единственная в их арсенале ласка, и синие губы сомкнулись.
Лариса отложила вязание и начала гладить уродливую голову, стараясь не смотреть на нее. За все годы, что они прожили вдвоем, она так и не смогла привыкнуть к тому, что видела.
49-й потянулся пальцами к ее щеке. Руки у него — почти как у человека, только ногти не розовые, а синие.
Он потянулся, дотронулся до щеки, еще мокрой от слез, и тут же отдернул руку.
Лариса вымученно улыбнулась.
49-й привстал, двумя-тремя неловкими движениями удобнее пристроил голову на Ларисиных коленях, но глаз не закрыл, а стал изучать узор от воды, украшающий потолок, словно причудливый рисунок.
Специнтернатов было двенадцать. И около десяти лет прошло так, как вообще-то и должны идти годы. У бабки Веры пачки газет, и в каждой — свои слухи. Эти страшные дети вроде бы больше не рождались, но они росли.
Лариса и 49-й прожили бок о бок семнадцать лет, он был ее ребенком, и всё же она не смогла подавить страх. И она понимала, как чужие люди обращаются с чужими детьми. Да и вообще, много ли любви достается на долю детей из интерната?
Первым пропал 8-й. На следующий день его нашли — он еще не умел прятаться под городом, а на улице был словно на ладони. Взрослые шарахались, дети — бросали камни.
8-го с триумфом доставили в интернат.
49-й встал.
— Приходи пораньше, я буду тебя ждать.
Остатки разума мутантов ушли на то, чтобы выжить под городом. Они оказались отличными охотниками. Но бродячих собак хватило ненадолго, а бомжи… на самом деле очень похожи на сытых и благополучных людей…
Выходить вечером не решался никто. Немногие оставшиеся в городе, в основном силовики, рабочие с электроподстанции и химзавода да старики со старухами, засветло запирали двери подъездов. Электричество с весны подавалось только в восточную часть города, и те, кто способен был переменить место жительства, селились поближе друг к другу, занимая опустевшие квартиры. Но когда годы уже обвели твой возраст в черную рамку, переезжать бывает слишком трудно. Потому ютились люди и по окраинам, ожидая очередную зиму в обесточенных мертвых домах.
Когда солнце покраснело, из канализационного колодца, щурясь, вылез Ушан, а за ним Ехидный и еще четверо. В том уютном местечке, где они жили теперь, раньше обитали люди с нечеловеческим именем — бичи. Последнего бича Лохматый поймал и съел три года назад. Может, и не последнего, и тот, кого съел Лохматый, наверное, был вовсе не бич, но в этих тонкостях здесь никто не разбирался. Все были голодны.
Чтобы киевцы не охотились на тех, кто еще оставался в городе, с вертолетов по ночам сбрасывали пищу.
Подростки понимали, что для пищи-с-неба еще не время. Но голод гнал. И они двинулись на развалины центрального универмага, и улеглись там, напряженно вслушиваясь. Бетон отдавал последнее солнечное тепло. Грязные тела в изодранной одежде жались к нему.
Наконец в воздухе загудело, и тёмная стрекоза вертолета выпустила из «лап» тяжелый свёрток.
Подростки тоскливо завыли: свёрток упал на территории клана Лохматого. (Конечно, прозвище Лохматому дали не мутанты, из них лишь некоторые выговаривали отдельные слова. Прозвища когда-то придумали самым заметным из киевцев люди, но большинство — не имело теперь ни имени, ни клички, ни номера.)
Второй пакет упал ближе, и подростки бросились к нему. Они успели, никого постарше рядом не оказалось. Ушан, рыча, порвал пакет. Его клан, озираясь, набивал продуктами прорехи в одежде. Подростки были готовы удрать в любую минуту.
Лариса всегда ждала 49-го. Когда он уходил, ей казалось, что она его любит.
Два месяца назад она чуть не погибла. 49-й всегда выходил из дома после заката, а через час-другой возвращался. Но в тот раз его не было всю ночь.