Поэтому он несколько растерянно сказал:
— Неважно… У меня всего пятнадцать рублей.
— Как пятнадцать рублей? Ведь я тебе оставила сто рублей. — На ее лице сразу выразилось неприятное удивление.
— Ну, так что же, что сто рублей. А времени сколько прошло?
— Времени прошло очень немного… вдвое меньше того, на сколько тебе оставлено: две недели.
И ее лицо из любящего, радостного превратилось в холодное, недоуменное лицо хозяйки.
— Две недели тоже не малый срок, — сказал Кисляков, вдруг почувствовав злобу и раздражение против этой ни на что ему не нужной женщины, которая, не стесняясь, тратит на себя его деньги и еще спрашивает с него отчет о каждой истраченной им копейке.
— Ты покупал что-нибудь?
— Нет, ничего особенного не покупал.
— Тогда я не понимаю, куда можно, ничего не купив, истратить в две недели восемьдесят пять рублей, — сказала Елена Викторовна, пожав плечами. И так как она во всем любила прежде всего ясность, то сейчас же стала высчитывать: — Стол тебе стоил, самое большее, два рубля в день; в две недели это составит двадцать восемь рублей. Так?
— Так, — сказал Кисляков, подумав про себя о том, что стол ему обошелся в двадцать восемь рублей в один день.
— Ну, куда же ты остальные дел? Потерял? — сказала уже тревожно и расстроенно Елена Викторовна.
Кисляков старался припомнить или хоть придумать, куда можно вообще девать деньги. Но от раздражения никак не мог припомнить ничего, кроме этого обеда, о котором боялся сказать, так как наверно Елена Викторовна онемела бы при сообщении, что он на один обед ухитрился спустить тридцать рублей.
— Неужели я не могу пожить хоть раз так, как мне хочется? — сказал он, чувствуя, что бледнеет и что сейчас произойдут серьезные, быть может — непоправимые, события.
— Живи, пожалуйста, кто тебе запрещает, — сказала Елена Викторовна, не замечая его изменившегося выражения, — но знай, куда ты тратишь деньги. А ты не знаешь. Об этом я и говорю.
Кисляков каждый раз в подобных случаях чувствовал себя безоружным, так как, действительно, не мог сказать, куда им истрачены деньги. Но не мог не потому, что не знал, а потому, что они часто были израсходованы по нелегальным статьям. Приходилось невольно играть роль дурачка и растяпы, который сам не знает, куда девает деньги.
И в таком случае она имела полное основание для его же пользы отбирать у него все деньги и требовать отчета. А благодаря этому ему приходилось задолго напряженно придумывать предлог, если деньги нужны были на что-нибудь нелегальное.
— Я тебе не раз говорила, что я только против того, чтобы ты без толку и без смысла тратил деньги. Это всегда ведет к неожиданным осложнениям. У меня за месяц вперед каждая копейка знает свое место, — сказала Елена Викторовна, поднимая обе руки вверх и вперед, как будто взывая к кому-то, — а у него пятьдесят рублей вылетели неизвестно куда. Вот ты так можешь куда-нибудь сунуть, а потом удивляешься, почему я отказываюсь ехать в Ессентуки.
«А, вот в чем дело, — со злобой сейчас же подумал Кисляков, — она для себя старается, чтобы ей было на что в Ессентуки ехать, воздухом дышать и худеть. Это, по крайней мере, откровенно и логично».
Но вдруг его осенила счастливая мысль:
— Ну вот, совсем из головы выскочило! — сказал он. — Я встретил своего товарища по школе, он оказался в ужасном положении, и я дал ему двадцать восемь рублей.
Елена Викторовна некоторое время молчала. Она только пожала плечами. Потом сказала:
— Теперь не такое время, чтобы оделять людей по тридцати рублей. Теперь впору уцелеть только самим. Ты ему дал, а я теперь не знаю, откуда мы возьмем денег до конца месяца.
Кислякову хотелось на это ответить ей чем-нибудь особенно ядовитым, — например, сказать:
«Конечно, где ж тебе знать, когда ты только умеешь от меня готовые получать. А почему я обязан тебе их давать? Это никому неизвестно. В этом случае ты должна быть благодарна моей „растяпости“: только благодаря ей я даю их тебе. И тебе, очевидно, нужны только деньги, а не я».
Но он не сказал этого, а только порывисто встал с дивана, пересел к письменному столу и сжал голову руками, показывая этим, что у него голова сейчас лопнет от таких приятных разговоров.
Елена Викторовна, стоя посредине комнаты, проследила за ним глазами.