— …ворот! Да, переворот.
Сумерки чуть тронули газоны пепельным крылом. Через Мраморные ворота по аллеям Гайд-парка — вереница экипажей. Сидящие в них грезят о счастии не ниже тысячи фунтов. Сумерки коротки, как поцелуй воина. В такие вечера офицеры мечтают о мировом могуществе, генералы о покере, а поэты попросить в долг. Даже листва, пронизанная закатными лучами, шелестом своим напоминает фунты… Все дышит поэзией. Земля вертится вокруг солнца, лорды около банков, министры вокруг банкиров; точная строго вываренная система: уголь, насилие, сгущенное молоко, взятки, а по окончании приятные встречи в Гайд-парке. Мужчины приподнимают цилиндры, женщины делают улыбки — то и другое стоит денег.
Ландо мягко шелестят, и складки жира на затылках великих людей дрожат в такт ленивым колесам. В такие вечера лорды не знают, что им делать с отрыжкой, и наугад притворяются величественными. Фокус удается. Окружающие шепчут: «Это сэр Гаррик. Смотрите — графиня Мерлей».
Через час солнце плюнет на блестящие цилиндры и пойдет спать. Шерлок Холмс начнет тонко улыбаться, кого-то арестуют, словом, наступит типичная лондонская ночь, а пока милорды нежно укачивают свои животики и один экипаж сменяется другим. Внезапно знакомый автомобиль вкатывается на главную аллею. Откинувшись, Лавузен что-то рассказывает Марчу, положившему цилиндр на колени. Оба слегка покачиваются, подпрыгивая на поворотах.
— Прекрасное зрелище, микробы на прогулке, — Лавузен указал на пролетевшую карету.
— Это, кажется, герцогиня Готтентотская, — встрепенулся Марч.
— Может быть. Пэры, лорды, банкиры… аппетит этих микробов чудовищен. Яд усиливается в любом государственном организме, если своевременно не сделать прививку революц…
Автомобиль Лавузена скрылся с глаз.
Неуловимые оттенки неба от голубого до грязно-бурого в момент заката.
— Интересно знать, — продолжал Лавузен, поднимаясь по лестнице особняка на Бромтон-стрит, — что за переворот придумал герцог?
С поклоном их провели в гостиную, дворецкий поспешил доложить.
Забегали слуги, вспыхнули люстры. С легким шелестом распахнулась портьера, и показалась голова герцога.
Лавузен встал.
— Дорогой герцог, надеюсь, мы не опоздали? Не беспокойтесь, это мой секретарь, он тоже посвящен в тайну.
— Какую тайну?
— Герцог, кто перед вами? — Лавузен ударил себя в грудь.
— Наследник английской короны.
— Дым и ад! — взревел Лавузен, — я такой же наследник, как вы полярный слон.
— Вашему высочеству угодно смеяться? — вставил герцог, сохраняя выдержку.
— Угодно? О да! царапать вас, милейшее чудовище, спящее под жиром здравого смысла! Настоящий принц в тюрьме, понимаете, а я…
— Спокойствие, — перебил герцог, — никакого принца Уэльсского нет. Сегодня ночью человек, выдававший себя за него, повешен.
Два возгласа.
Испуганный — Марча и удивленный — Лавузена.
Герцог сделал паузу и, подняв голову до уровня горделивости, продолжал:
— А потому прошу ваше высочество спокойно ехать во дворец.
Герцог и Лавузен, сидя напротив, рассматривали друг друга с внезапным любопытством. Лавузен провел рукой по лицу.
— Предположим, что сейчас ничего не было сказано?
— Предположим, — подхватил старик. — Может быть, вы сообщите, что мсье Каннэ изменил ваше лицо, но мне это уже известно от самого доктора и очень давно.
Мельком взглянув на Марча, Лавузен невольно улыбнулся.
— Историческая минута, — не удержался Марч.
— Милый друг, — заметил Лавузен, — история большое жульничество, но не всякое жульничество история. Кстати, Марч, ты что-то записываешь в блокнот для потомства, ну, так пусть эта сцена будет называться: «Ловкость английского дипломата», — читатели любят фантастические рассказы.
Вечер. Какие-то люди. Марч не понимал. Улицы, дома, Лондон — все это слилось. Мимо несущегося мотора вспыхивали костры пылающих ресторанов, мелькал алебастровый профиль полисмена, в глазах Марча качался фонарь герцогского особняка. Забившись в угол автомобиля, Марч знал, что ничего не существует, а если дотронуться до Лавузена, то этот человек рассыплется как сон.
— Пройдемся немного, — Лавузен взял Марча под руку, — признаюсь, герцог ошеломил меня.
Перед глазами Тауер-бридж.
На минуту они задержались, вглядываясь в дымчатые блестки Темзы.
Скрипели бесчисленные лодки. С парусников неслись песни запоздалых гуляк. Суда, баржи спали, свернув крылья парусов.