Пары ароматов, вырываясь из жирно хлопавших дверей ресторанов, осаждали Марча.
Он припоминал, силясь себе уяснить, что с ним произошло. И не мог понять.
В филантропических учреждениях ему отказывали, как иностранцу, а его паспорт, испещренный визами разных стран, внушал властям опасение.
А ведь как логически жестоко сложились обстоятельства! Будучи замешан в столкновении с полицией на почве безработицы, он просидел с месяц и был выслан за пределы Англии.
В надежде на заработок Марч перелетел Ла-Манш.
И вот, попав в Париж, он завертелся.
Выстаивая часы у пекарен, внюхиваясь в щемящий запах хлеба, Марч не понимал города, потому что город жил в нем, раздражал и требовал.
Расширенные зрачки Марча натыкались на великолепие сыров, бутылок, лакированных авто.
Постепенно Марч убедился, что ничего не существует в действительности. Он с ужасом чувствовал, как забывает вкус хлеба. Взор туманил разварной картофель, окутанный прозрачной дымкой пара.
Англичанин выбегал из кафе, куда он заходил посидеть, и говорил себе: «завтра».
О, шесть франков нужно беречь!
Желанное «завтра» растворялось в обычном «сегодня» и уже наматывалось на катушку голодных дней. Марч сосал пустую трубку и удивлялся.
В миллионном Париже, где каждый этаж утопал в полных съестных витринах, для него не было куска мяса.
Он видел, как проклятые призраки ели фантастические булки, пили разноцветные жидкости и шелестели кредитками.
И, наконец, — это пришлось на 20 июня, — Марч не выдержал. Когда он принял решение и встал со скамейки, то почувствовал, что от голода тело стало невесомым, а ноги разлетались, как перья.
В первом же баре, за липким столиком, Марч убедился, что картофель существует не только в мозгу, а бифштекс взволновал его сочной реальностью.
Когда подали кофе, Марч осторожно отхлебнул и прислушался, как жгучая змейка разлилась теплотой в груди.
Второй глоток одурманил его.
Грязные стены бара поползли в розовой кашице тумана, трубка задышала голубой струей, и Марч тихонько рассмеялся от блаженства.
«Лавузен, — вспомнил он, — а почему бы нет? Это любопытно!»
— Получите! — скомандовал Марч и, покачиваясь как пьяный, вышел из кафе.
В дверь постучали.
— Войдите!
Марч остановился. Лавузен спиною к гостю шнуровал ботинки.
— Может быть, вы заняты, мсье Лавузен?
— Нет, — Француз упорно не поворачивался к Марчу.
— Простите, но вы могли меня забыть. В тот…
— Помню, садитесь, — оборвал Лавузен, с пыхтеньем принимаясь за второй ботинок.
Марч взялся за спинку стула.
— У вас странная мебель, она рассыпается при легком прикосновении.
— Возможно. Когда путешествуешь, мало обращаешь внимания на условия. У себя в Англии я приму вас в соответствующей моему королевскому званию обстановке.
— А скажите, мсье Лавузен, когда это с вами началось, то есть виноват, я хочу спросить, не страдали ли ваши родители…
— Прошу соблюдать этикет, — пробурчал Лавузен, — и по возможности меньше странных выражений, сэр!
Молодой человек вынул портсигар.
— Могу предложить вашему… высочеству?
— Благодарю вас, — обернулся Лавузен.
Марч, бросив портсигар, схватился за голову и замер, открыв рот.
Гладко выбритое, слегка скептическое лицо смотрело на него: глаза незнакомца щурились. Левой рукой он спокойно приглаживал английский пробор.
— Ваше смущение понятно, сэр, — пожимая плечами, медленно уронил неизвестный.
— Виноват. Я хотел видеть художника Анри Лавузена и мне показалось, что я слышал его голос, — Марч проглотил слюну, не спуская глаз с лица незнакомца.
— Да, я его спрятал, как вы изволили остроумно выразиться, в самом себе, сэр!
Марч прислушался.
Знакомый, слегка сиповатый голос Лавузена принадлежал молодому человеку с пробором.
— Но, сэр, я прямо теряюсь… — Марч облизал сухие губы. — Черт вас возьми, не прикасайтесь ко мне, или я сорву с вас маску!
— Попробуйте, — незнакомец взял руку англичанина и ногтем провел от своего лба до подбородка.
— Настоящее тело, — прошептал Марч, не отрывая напряженного взгляда от знакомых серых глаз.
— Патентованная человеческая кожа, — подхватил незнакомец.
— Вижу, чувствую. Но, что это значит, сэр?
Человек пожал плечами:
— Мне надоело быть Лавузеном. Я перевоплотился. Вот и все.
— Это бессмыслица! — уже неуверенно прошептал Марч.
— С точки зрения здравого смысла, — загадочно улыбнулся человек с пробором, — да. А если смотреть так, что жизнь — это плакат и все краски вселенной к твоим услугам — выходит проще. Наука, Суаттон, наука!
— Значит, вы Лавузен?
Художник поклонился.
— Но, сэр, этого не может быть! — взметнулся Марч.
— Послушай, дорогой. Твое лицо напоминает мне сомневающегося идиота, каких так много в эпоху гениальных открытий человечества, — примирительно заметил Лавузен. — Я просто доказал, что ты не прав и должен будешь взять обратно свои слова о моем сумасшествии.
— Конечно. Я извиняюсь, готов признать себя щенком, хотя бы для того, чтобы всю жизнь следовать за вами, мсье Лавузен, если вас так можно назвать.
Художник строго посмотрел на него.
— Разумеется, для тебя я Лавузен… Для других… Дай руку, Марч. Мне кажется, что мы будем друзьями.
— Англо-французский союз, — с полуулыбкой ответил Марч.
Лавузен поморщился.
— Соблюдайте здравый смысл, прошу вас!
— Мм… Это будет похоже на жульничество. Просто деловой союз.
— Но как вам это удалось? Мсье Лавузен, сознайтесь теперь, что это шутка.
— Ты непоправимо глуп, Марч. Рассказывать слишком долго. Препараты, химия, сплавы, кожа каких-то животных — целая мастерская. Я ничего не помню. Это был какой-то транс. Кроме того, я больше следил за этим человеком, чем за его работой.
— Лавузен, вы говорите, что наука это мастерская безумия?
— Может быть. Я пошел дальше. Мне хочется проверить одну упорную формулу англичанина — здравый смысл, — вот зачем понадобилось это перевоплощение.
— И вы никогда не будете прежним Лавузеном?
— Никогда. Но довольно болтовни! За дело, Марч, или… — художник указал на дверь, — вы свободны!
Несколько минут Марч колебался.
— За дело, мсье Лавузен, я не знаю, чего вы хотите, но я ваш. Сходят с ума один раз, и теперь мне уже все равно.
— Возьмите газету, разверните правую страницу.
— «Принц Уэльсский путешествует», — прочел Марч.
— Что ты там видишь? — быстро спросил Лавузен.
Марч взглянул на художника и провел рукой по лбу.
— Вы, сэр!
— Очень рад слышать это признание из твоих уст.
Марч устало опустился на кровать.
— Это выше моего рассудка! Но, Лавузен, кто из нас сошел с ума? Теперь я уже не знаю наверное.
— Успокойся, это вселенная сошла с ума: мы с тобой — воплощение здравого смысла!
Несколько секунд оба смотрели друг на друга, пока Марч не почувствовал, что ноги его подгибаются.
Лавузен вдруг положил руку на плечо собеседника.
— Друг мой, — сказал он, — мы погибли. Великолепная игра, масса красок и все-таки я ошибся!
— В чем дело, Лавузен?
Художник сел на стул и чуть слышно прошептал:
— В мастерской доктора я случайно оставил…
— Ну? — перебил Марч, — вы забыли свое прежнее ухо? Говорите, я ничему не удивлюсь. Мы плывем в мутном потоке веселого сумасшествия. Может быть в этот момент я превращаюсь в страуса, но мне весело. Что вы там забыли?
— Серию карточек, последовательно фиксировавших изменения моего лица во время операции.
— Вам жалко прошлого себя? — удивился Марч.
— Не то. Это может иметь другие последствия. Мне возвращаться туда невозможно, я дорожу каждой секундой. Ступай, Марч, в дом рядом и добудь эти карточки. Если тебе это удастся, мы увидим бездну занимательного.