Покашливание, перешептывание, легкое движение стали общими.
— Итак, я вижу, вопросов больше нет? — прервал паузу комполка. — Тогда по местам!
Шумно толпясь у узкой двери, все быстро начали выскакивать из автобуса. Кочергин выжидающе взглянул на Гаспаряна.
— Вы, лейтенант, — перехватил его взгляд Бережнов, — погодите! Вам особое указание: опишите боевой путь, пройденный полком, и нанесите его на карту. Для истории… В дальнейшем аккуратно ведите журнал боевых действий и карту. У вас есть к тому способности, — хитровато улыбнулся он. — И вот что! — посерьезнел комполка. — Отчетность по всем формам — тоже ваша забота. Так что не заскучаете, лейтенант!
Отвечая «есть!», Кочергин чуть скривился: поспеешь ли всюду?
Бережнов и Ибрагимов тут же отбыли в Советский, в штаб корпуса, а Мотаев с Гаспаряном зарылись в картах.
…Накануне, после боя у Карповки, все еще не чувствуя одеревеневшего тела, но начиная, кажется, согреваться в мокрой, липкой одежде, как под компрессом, Кочергин, сидя в «виллисе» рядом с Мотаевым, задремал. Когда он открыл глаза, сизо светились оконца незнакомой комнаты с дощатым некрашеным столом внизу, за которым сидела, как ему показалось, деревенская девчушка, простоволосая, в ситцевой цветной блузке и тянула что-то из жестяной кружки, подбирая с ладони крошки ржаного хлеба, половина краюхи которого лежала подле нее. Ничего не понимая, он некоторое время смотрел вниз с лежанки, пытаясь связать события прошлой ночи с настоящим, потом мгновенно сел, скинув с себя овчинный тулупчик. Оказавшись совершенно голым, он тут же снова поспешил его натянуть. Услышав возню на лежанке, девушка подняла голову, поставила кружку и, прыснув, выскочила вон. В сознание сразу ворвалось все случившееся после того, как он выбрался из реки на берег. Там его окликнул с броневичка Козелков и вскоре вернулся на «виллисе». В нем уже сидел капитан. Потом эта жарко натопленная комната, в которой какая-то бабка, стянув с него все, начиная с сапог, укрыла тулупом и напоила горячим отваром…
Скрипнула дверь, и вошла та самая бабка. Поспешно схватив еще нераспечатанную акварель «Пеликан», найденную внучкой, по-видимому, в каком-нибудь брошенном немецком чемодане, Кочергин, поначалу намеревавшийся было немного задержаться, теперь заторопился в автобус. Там оставался только Мотаев.
«Плохо мне сталось, кабы не он!» — украдкой метнул в его сторону благодарный взгляд лейтенант, разогнув спину после двухчасового заполнения и переписывания отчетности по более чем десяти формам, которые он и видел-то впервые. Правая рука с непривычки онемела, химический карандаш от излишнего старания то и дело ломался, и от спешки при затачивании — тоже. Однако самым тяжким делом оказалось вписывание фамилий, инициалов и воинских званий в похоронные, хотя поначалу он счел его самым простым и отложил напоследок. Заполняя очередную сероватую бумажку со стандартной формулой извещения о трагической гибели молодого, полного сил человека, он невольно думал о такой же вот возможной своей судьбе, исчезающей в непомерно разбухшем ворохе канцелярских извещений. Хотелось добавить два-три неизбитых теплых слова, но вписать их было некуда… Да на очереди еще была карта. И вот с помощью «Пеликана» он принялся ее раскрашивать. Но тяжелое чувство не проходило, и работа не ладилась.
— Не серчай, Юра, — разряжая молчание, мягко положил Мотаев руку на его плечо. — Ну рассекретил твою гражданскую профессию Ибрагимову, тот Бережнову…
— Везет мне ра-аскрашивать. Только и делаю, что раскрашиваю…
— Давай-давай! Чеши, пока время есть. А я посмотрю на твое искусство, — взял он сигарету. — Другой раз, может, не приведется. — Уселся поудобнее, закинул ногу на ногу, закурил.
— Как ты все-таки из Карповки выбрался и в «виллисе» оказался? — поинтересовался Кочергин.
— Как! Кабы Зенкевич не объявился, быть и мне, где теперь Князев… Обложили нас автоматчики! Что ему досталось — мое было! Может, меня прикрывал? Гложет эта мысль!
Кочергин все более увлекался работой. Веселел.
— Как ты карту ни расписывай, то, что было, — цветочки, — заметил капитан. — Комполка с замполитом из штаба корпуса не иначе приказ привезут. Увидишь, на Дон нас бросят! На внешнее кольцо. Там ягодки и будут! Посмотришь, как все раскрутится…
— На Дон? — бездумно переспросил Кочергин. — Узрим героинь Шолохова, коли так. Не попытали б, кабы не война!
— Зубоскалишь? — покривился Мотаев.
— А если серьезно, то я кое-что в толк не возьму! — поймав подспудную мысль, бросил кисть Кочергин. — Окруженных, Бережнов говорил, сейчас два фронта блокируют; наш Сталинградский и Донской. Так?..