— С самого формирования с Пашей и Игорьком вместе… Однолетки мы, — вслух подумал Зенкевич. — Как браты были…
В искромсанных, обгоревших телах невозможно было кого-либо узнать. Лихорадочно работавшая мысль заставляла искать взглядом третий труп, но его не оказалось. «Значит, кто-то растерзан прямым попаданием», — решил Кочергин, и в нем невольно шевельнулось чувство упрека самому себе. Повернувшись, они побрели к танку, чтобы осмотреть повреждения и, если окажется возможным, натянуть гусеницу. Обходя «восьмую», оба услышали сильный стон и, оглядываясь, растерянно остановились, не сразу поняв, что кто-то лежит под танком. Зенкевич, вопросительно посмотрев на Кочергина, полез под танк и пыхтя вытащил пластом лежащего на спине Лубенка. Тот не шевелился. Комбинезон на нем местами обгорел и был порван, на грязном лице пестрели кровоподтеки. Ладонью правой руки он сжимал левое плечо.
— А ну встать, симулянт! — ткнул его в бок Кочергин. — За дурачков нас почитаешь? — шипящим шепотом добавил он.
Лубенок проворно вскочил. Губы его тряслись, из глаз катились скупые, крупные слезы, и на миг Кочергина захлестнула жалость, но он тут же собрался.
— Каким образом без приказа все трое оказались у гусеницы?.. Почему не проследили, чтобы разгорелась ветошь?
— Это. Это было приказано не мне!
— Но к гусенице обоих ребят потащили вы, лейтенант?!
Лубенок молча всхлипывал. Рука, которой он зажимал рану, дрожала.
— Ну-ка, покажите! — с силой отжал его пальцы Кочергин.
На рукаве комбинезона расплылось темное пятно. Осколок, распоров ткань, зацепил плечо. Ранение было пустячное.
— Все ясно! Сумничали, как всегда, а ребят теперь не вернешь! Как старший по званию ответите за их бессмысленную гибель!
— По званию? А вы по должности! — вдруг зло, как хорек, оскалился Лубенок. — Особый отдел во всем разберется! — брызгая слюной, наступал он. — А-а-а? Струхнул? Допер, что с тебя спрос-то больше?! А, лейтенант?
Голос его хлестнул по нервам, показался отвратительным.
— Отставить пререкания! — задохнулся Кочергин и, не помня себя, с силой выбросил вперед руку, нацеленную кулаком в дрожащий, слюнявый подбородок.
Отпихнув что-то кричащего Зенкевича, он, не оглядываясь, бегом устремился к бровке распадка, за которой, приближаясь, нарастал грохот и лязг. Зенкевич, поставив на колени бледного, сплевывающего кровь Лубенка, поспешил за лейтенантом. В верховьях балки, ближе к Верхне-Кумскому, степь, как живая, шевелилась желто-серыми ломаными углами, пестрела пересекающимися трассами, затягивалась дымом, срываемым ветром. Впереди, в низине, куда, описывая дугу, по-видимому, направлялась волна немецких машин, клокотала пушечная пальба, дым мгновенно окрашивался яркими отблесками залпов. Пальба слышалась и слева, оттуда, где недавно была танковая группа корпуса. Очевидно, там шел встречный танковый бой.
Тут же, с восточной стороны Верхне-Кумского, немцы предприняли новую попытку обойти поселок, ударив во фланг ворвавшимся в него танкам огнеметной бригады.
«Восьмая» не получила повреждений ходовой части, и Кочергин подал команду натянуть гусеницу. Все трое начали сбрасывать с нее комья окровавленной земли, и, очистив, обливаясь потом, потащили к танку. Лубенок, забыв про рану, суетился больше всех. Поспешно сняли с лобовой брони запасные траки. Потом Зенкевич и Лубенок полезли в танк за приспособлением для их сращивания, а Кочергин, улучив минуту, снова выскочил наверх. Бинокль, которым он хотел было воспользоваться, не понадобился. К балке приближались немецкие танки и бронетранспортеры, увенчанные гребенками угловатых касок.
«Зачем они сюда? Высоту занять? — напрягся Кочергин, теряясь, что предпринять. — А близко, пятьсот метров едва ль будет!»
Строй вражеских машин стал медленно разворачиваться к северу, вдоль бровки неширокой в верховьях балки. Кочергин прикинул, что ее пологие склоны здесь для немцев не препятствие и тут же почувствовал, что сейчас что-то предпримет.
«Гусеницу натянуть не успеем! — мелькали несвязные мысли, — а неподвижный танк слеп, лишен возможности вести бой!» — бросился лейтенант вниз, размахивая руками.
— Сорокапятку к бою! — надрывно кричал он. — Пушку к бою, так вашу! Что рты раззявили! Лубенок, в танке снаряды!.. Отставить! Сначала пушку на бровку!