ждут.
По всему облику, форме доклада, по особо торжественному тону чеканящего слова офицера, по многозначительному выражению его осунувшегося, бледного и вместе с тем чисто выбритого, решительного лица нетрудно было понять, что произошло что-то из ряда вон выходящее. Диасамидзе отодвинул банку и медленно поднялся. Резкие пляшущие тени от скудного пламени коптящего фитиля, зажатого в сплющенной горловине снарядной гильзы, делали огромными его запавшие глаза и придавали иконописно-мученическое выражение заросшему черной щетиной, смуглому лицу с выпирающими скулами. Здоровой рукой он осторожно поправил шинель на правом плече и негромко приказал поспешно поднявшемуся Быкову остаться за командира полка. Потом, укрепляя ушанку на забинтованной голове, повернулся к замполиту, который тщательно выравнивал свою кубанку. Представитель корпуса, быстро переведя взгляд с кубанки на висевшую на перевязи руку Диасамидзе, добавил, что, если ранения не позволяют товарищу подполковнику следовать по вызову, в крайнем случае к генералу может быть командирован кто-то другой из командования полка. Превозмогая себя, Диасамидзе, пропустив вперед Судоргина, молча направился к выходу, сутулясь, стягивая потуже шинель.
: — Ишь вызвездило, и ветер сник! — ни к кому не обращаясь, заметил хрустевший сзади снегом представитель штаба корпуса, видимо обескураженный безучастием подполковника. — Забирает морозец-то!
Его голос прозвучал неожиданно громко. Поселок казался вымершим. Ниоткуда не слышалось ни звука, ни шороха, только кое-где, потрескивая, догорали редкие костры пожаров. Подошли к пофыркивающим «виллисам». В первом, высвобождая место, быстро подвинулся, притронувшись рукой в перчатке к ушанке и глядя немигающими черными глазами на белевшие бинты Диасамидзе, маленький полноватый подполковник с усиками. Отметив про себя, что он, видно, кавказец, и не припоминая его, Диасамидзе, усаживаясь, кивнул.
Подошел еще «виллис», и колонна медленно тронулась в сторону восточной окраины. Впереди и сзади ехали автоматчики. Объезжая воронки и расползшиеся вокруг сожженных машин острова бугристой обугленной земли, «виллисы» двигались вверх по пологому склону, и вскоре впереди засветились стены мазанок поселка Заготскот. Машины быстро опустели, и командиры столпились у узкой двери, охраняемой автоматчиками. Перед Диасамидзе расступились. Он шагнул в жаркую духоту небольшой, ярко освещенной керосиновыми лампами комнаты, заполненной множеством людей, и оказался у стола с картами. За столом в центре стояли три генерала.
— Входите, входите, товарищи командиры! — нетерпеливо повысил голос плечистый генерал-лейтенант с седыми висками, стоявший в центре стола. — Заждались вас. Все командиры частей нам хорошо известны, оперативные сводки за истекший день представлены. Никаких рапортов.
Общее движение быстро стихло. В спертом воздухе остро чувствовались запахи разогревавшихся грязных шинелей, несвежего белья и госпиталя. Кругом белели бинты. Хмурые, сосредоточенные лица с резкими тенями на впалых, заросших щеках были обращены к генерал-лейтенанту, заместителю командующего фронтом Захарову, как догадался Диасамидзе, физически ощущавший напряженную тишину, наступившую в комнате.
— Мы пригласили вас, товарищи командиры, — ударил в уши высокий голос генерала, — всего на несколько минут по чрезвычайному поводу! Спасибо, нашлось для этого поблизости, вот у полковника Бурдова, подходящее помещение. На имя генерал-майора Вольского получена телеграмма Верховного Главнокомандующего! Прочтите, пожалуйста, текст, Василий Тимофеевич. А вы, товарищи командиры и политработники, запомните его или запишите!
Вольский ровным и внятным, с хрипотцой, голосом прочитал: Горжусь вашей упорной борьбой! Ни шагу назад! Отличившихся бойцов и командиров представить к правительственной награде. И. Сталин.