Кочергин вертел головой, внимательно осматривая казавшееся ему сложным оборудование тесного боевого отделения танка.
— Наш башенный стрелок остается, ребята, — пояснил Мотаев. — Вместо него вот лейтенант Кочергин пойдет. Впервой на танке — хоть в нашенской ушанке! — хлопнул он ладонью по его шлему. — Практику приобретает в качестве рядового, но сам по себе — начальство! Так что учтите!
Возбуждение Мотаева передалось всем. Смеялись дружно.
— Ты, Володя, — приказал капитан стрелку-радисту Князеву, — случись что, меня заменишь. В качестве командира машины. Командование боем переходит к лейтенанту Вулыху. Порядок обычный.
С этими словами он поднялся на свое сиденье и, высунувшись из люка, наклонился влево от его открытой крышки, держа в правой руке ракетницу.
— Всем приготовиться! — раздалась команда Мотаева. — Давай, Степан, на малом, вдоль насыпи. Да не газуй ты!
Машина, вздрогнув, поползла вперед.
— За башней, за башней держитесь! — снова послышался голос Мотаева. — Без десанта танкистам труба, а будете торчать по сторонам, быстро вас растеряем… Скобы берегите! Не выпускайте!
Показалось, что над головой хлопнула пробка от шампанского. На позеленевшее, как газон под весенним солнцем, днище танка легли угольные тени. Мягко закрытый люк прервал шипящий треск ракеты. Мотаев опустился на командирское сиденье. Кочергин заглянул в триплекс бортового перископа башни. В режущем глаза зеленом свете ему предстал алый накал концов выхлопных труб, затем медленное вращение ленивца и передних катков соседней машины. Они ее обгоняли. Ракета погасла, и все исчезло.
«До чего же слеп танк!» — с новым чувством оглядывал лейтенант тесноту стальной коробки.
Сзади, быстро набирая обороты, все яростнее рокотал дизель. Машина наклонялась вправо, поднимаясь по насыпи.
«Маловато конструкторы над зрением танка попетрили! Ночью экипажу совсем худо приходится!»
— Есть обзор! — неожиданно резко прозвучал в наушниках голос капитана, прильнувшего к окулярам панорамы. — Вниз, Степан, сразу полный давай!
Водитель выжал фрикцион, включая передачу. Мотор взвыл, и Кочергина плотно прижало спиной к опорному кольцу поворота башни, затем его бросило вперед. Танк резко накренился по ходу и снова выровнялся.
«Перемахнули!» — оперся на кольцо Кочергин, чувствуя, как уходят в сторону его ноги.
Капитан, прицеливаясь, энергично вращал маховики поворота башни и вертикального угла наклона пушки.
— Вижу огонь из блиндажа, фугасным заряжай! — обожгла слух команда.
Выдернув из гнезда магазина тяжелый унипатрон, Кочергин загнал его в казенник и невольно отпрянул вправо. Затвор тут же мелькнул в рамке гильзоулавливателя между ним и Мотаевым и медленно встал на место.
«Нет, не дотянешься! — заряжая пушку по команде уже осколочным, покосился Кочергин на окуляры панорамы. — Обидно, так ничего и не увижу! Надо бы вместо Князева! Рацию-то знаю», — мелькали обрывки мыслей.
Машина резко замедляла ход и снова рывком устремлялась вперед, неожиданно разворачивалась, подскакивала, проваливалась, ударяясь днищем о что-то твердое, скрежещущее. Временами казалось, что танк делает сложные движения в трех плоскостях, не касаясь земли, но она тут же напоминала о себе многотонными ударами снизу, от которых ребра шлемофона с силой стукались о крышку люка, а ноги отрывались от днища. Степан, ловко орудовавший рычагами управления, и Володя, уже сменивший диск своего пулемета, оказывались то впереди от него, то справа, и снова описывали стремительный полукруг в другую сторону.
«Вот где постигаешь относительность движения! Они сидят, а я как белка в колесе! А ведь все наоборот кажется. Поспевай за ним», — косил Кочергин на Мотаева, быстро крутившего маховик поворота башни.
Увлеченный своей работой, команды в наушниках он воспринимал и выполнял подсознательно. Пороховая гарь щипала ноздри. Мутный, едкий дым заполнял танк. Тускло плавились зрачки плафонов. Жаркий пот заливал глаза. Струйки бежали по груди, рубашка прилипла к спине. Гильзоулавливатель был полон, и лейтенант растерянно огляделся, куда бы выбросить гильзы. Но мешкать было нельзя, и он вывалил их за спину, в правый угол. Оттуда гильзы, подпрыгивая, покатились куда-то под педали водителя. Обозленно пытаясь перехватить их ногами, он снова и снова заряжал пушку, когда в глазах мелькнул циферблат наручных часов. После ракеты прошло только восемь минут! И тут его оглушил тяжкий звон удара по танку. Отлетев в угол, Кочергин поскользнулся на гильзах и сполз на пол, вскочил и тут же снова упал от второго мощного удара. Танк задрожал, закрутился на месте, замер и снова завертелся в обратном направлении. Это Степан пытался дать задний ход. Удушливый угар окалины перехватил дыхание. Свет погас. Потом плафоны медленно накалились.
«Как в колокол!» — пробуравила мысль онемевшее сознание.
— Спокойно! — прозвучал в наушниках неожиданно ровный голос Мотаева. — Повезло, первый от башни рикошетировал. Однако вторым гусеницу, а может, и правый ленивец сбили. Володя, не задело тебя? Чего молчишь?..
— Оглушило чуток, товарищ капитан, — прозвучал в наушниках надтреснутый тенорок Князева.
— Кочергин и ты, Степан, машину покиньте! — как показалось, помедлив скомандовал Мотаев. — Бой продолжаем… Князев радирует, как у нас. Ну, живо!
Опустив люк в днище, Кочергин сунул голову в отверстие и замер. Как в проруби, плескалась вода. Ее чернота отливала маслянистым блеском. Попробовал достать дно носком сапога. Промочив портянку, ногу обожгла ледяная вода. Прозрачные струйки, пробираясь меж гильз, текли к борту. Кочергин поднял голову.
— А чтоб ее!.. — грубо выругался капитан. — Сели аж по самое брюхо! Оба наверх, мигом!
Множество кувалд дробно и оглушительно застучало по броне. Уши прочно заложило.
— Про автоматчиков помните! Башню разверну, крышкой люка прикрою. Река неглубокая! У берега застряли, — пробился голос Мотаева.
«У какого? — вскочив на сиденье, сунулся в люк Кочергин. — А вокруг как в шахте! Даже автоматы, как отбойные молотки трещат!»
Он рухнул на горячее жалюзи радиатора и перекинулся вниз. Окунувшись с головой и хлебнув воды, вскочил и с заклиненным вздохом, отплевываясь, вперился в танк. Переливаясь в зыбком черном зеркале, рыжие языки жадно лизали цоколь башни… Водяной вал сбил Кочергина с ног. За пальбой, звоном, визгом, воем и скрежетом металла он не уловил рева мотора. Обжигающая вода оставляла во рту привкус керосина, железа и еще чего-то нестерпимо тошнотворного. Круто развертываясь, какая-то тридцатьчетверка надвигалась на него моторной частью, отсвечивая багряными отблесками темной громады. Перед ней клокотала вода, шипели, всхлипывая и фыркая, раскаленные концы выхлопных труб. Лейтенант, не чувствуя онемевших ног, рванулся в сторону и снова погрузился по плечи, увлекаемый свинцовой тяжестью намокшей одежды. Злобное отчаяние наливало жаром, бороло крепнувшее сомнение в своих силах.
— Куда, куда, дурында, елки-корень! — как шило мешковину, проколол грохот и лязг высокий мальчишеский голос сверху. — Держи конец, пентюх. Петлей по черепушке получишь!
Кочергин, растерянный, не соображая, что от него хотят, уцепился обеими руками за конец троса. Шершавая, тяжеленная петля прихватила ладони, пальцы не слушались.
— Отставить! — зазвенело сверху. — Так тебя учили, растяпа!.. Еще из экипажа капитана! Вот не пойму, кто?.. На крюк, на крюк цепляй!
Кочергин напрягся, закинул петлю на правый буксирный крюк. Не сразу поймал вторую и из последних сил накинул на другой, действуя полубессознательно, как во сне.
— Вот так! Думал уж подсобить, а делов-то! Руку держи, быстрей!
Но Кочергин, не поднимая головы, что есть силы расталкивая тяжелую плотную массу воды, шатаясь, побрел туда, где в нереальном, трепетном свете ракет угадывался «свой» берег.
Последний вал степной зыби круто обрывался у реки Червленой. Сверху, из башни тридцатьчетверки № 2108, или попросту «восьмой», за рекой на восток открывалась слегка всхолмленная равнина. Она, празднично и взрывчато искрясь в слепящих лучах невысокого солнца, полого спускалась вдаль, до самого горизонта. Как бы вознаграждая за жуткую ночь, утверждая бодрящую уверенность в его, Кочергина, военном счастье, впереди простерся неоглядный простор. Захватывало такое знакомое по Кавказу отрадное чувство высоты, обостренное распахнувшимися далями. Ветерок шершавой ладошкой гладил щеку, слегка теребил ремешок шлемофона. Удивленно проводив глазами пару давно невиданных Яков, с легким посвистыванием скользнувших вдоль переднего края, он снова посмотрел туда, где на востоке, в районе Сталинграда, по горизонту вставали далекие дымы. Едва слышные приглушенные раскаты словно застыли в морозном воздухе.