Выйдя на конечной станции, Уно быстро зашагал по переходу, чтобы успеть пересесть на последний ночной поезд. В переходе прямо на полу спали бездомные бродяги.
Оставшись один, Уно вновь вернулся к мыслям о Сумико и Юдзи. Должны же быть какие-то серьезные причины, толкнувшие их на самоубийство? Коррозия, разъедавшая их сознание, сделала их равнодушными и к смерти, и к жизни. В голове Уно промелькнуло слово «insen-tience» – неодушевленность… И он вдруг подумал, что, может быть, это и есть ключ ко всему происшедшему.
VI
Сойдя с электрички, Уно разыскал велосипед, одиноко стоявший на привокзальной площади. Когда сегодня днем он ехал на работу, стоянка была полностью забита, и ему пришлось пристроить свой рядом. Но сейчас почти все владельцы велосипедов разъехались по домам. Несколько часов назад поток серебристых колес устремился в сторону недавно построенного жилого микрорайона. И только велосипед Уно одиноко стоял в центре площади.
Еще каких-нибудь двадцать минут – и Уно дома. Рядом с домом росли гималайские криптомерии; там, среди деревьев, выстроились в ряд выкрашенные аляповатой краской двускатные крыши корпусов мотеля. Каждый день Уно приходилось проезжать мимо них. Над каждым домиком горела красная лампочка, означавшая, что он занят. И днем было то же самое.
Дома его встретила жена, Асако.
– Вернулся? Проходи… Я тоже сегодня пришла поздно – работаю…
Снимая пальто, Уно заметил разложенные на столе тетради.
– Ведь завтрашний день мы собирались посвятить Фумихико… Вот я и хотела сегодня успеть все закончить, – сказала Асако, поспешно убирая со стола. Она преподавала в начальной школе неподалеку от дома и, видимо, готовилась к уроку.
– Хочешь выпить?
– Да… Немножко.
«Наконец-то дома», – с облегчением подумал Уно, сев за стол. Отхлебнув виски, он с наслаждением ощутил в усталом теле приятную истому. Хотелось лечь и заснуть. Уно тяжело вздохнул. Молча наблюдавшая за ним Асако заботливо спросила:
– Очень устал?
– Да…
– А как же завтра?
– Ты о похоронах Фумихико?… Не надо волноваться!
– Ты уж извини…
– Само собой, разумеется. Я же отец.
– Да… Отец… – повторила Асако, печально глядя на собственное отражение в оконном стекле. Совсем недолго, меньше месяца, Уно был отцом, а она – матерью. Этот маленький человечек внес в их жизнь новый смысл. Счастье тех недолгих дней, когда их обоих переполняли новые, неизведанные чувства, и внезапная нестерпимая боль неизгладимо врезались в память и Уно, и Асако.
– А твои родители?
– Обещали приехать к полудню.
– Живут они далековато…
– Если ты очень устал, давай отложим все на другой день, – стараясь подбодрить Уно, предложила Асако.
Они купили место на кладбище, расположенном примерно в часе езды от дома. Туда нужно было перевезти прах Фумихико, до сих пор хранившийся в буддийском храме рядом с домом родителей Асако. Кладбище тоже было неподалеку от них. Но Асако хотелось, чтобы до захоронения останки ее ребенка еще раз привезли сюда, в дом, где он родился. Вспоминая, как рыдала Асако, когда ее мать, сказав, что прах ребенка не может бесконечно находиться в доме, увезла его, Уно каждый раз с тревогой задавался вопросом: «Сможет ли она когда-нибудь справиться с этим горем?»
– Пожалуй, я завтра сам съезжу за твоими родителями. А потом все вместе отправимся на кладбище, так будет лучше.
– Хорошо. Ты уж извини меня…
Уно снова хотел ответить, что он отец, но слова застряли в горле. Асако забеременела, когда ей было уже за тридцать. Испытав всю тяжесть поздних родов, она наконец-то подарила ему маленького сына. Ребенок родился слабенький и долгое время находился в специальной камере. И вот они привезли его в свой новый дом. Сколько времени он прожил здесь – неделю? Как-то в субботу вечером у младенца неожиданно начались судороги. Уно и Асако срочно повезли его к врачу. Они гнали машину от больницы к больнице, стучали во все двери, молили о помощи, но всюду им хладнокровно отказывали. С трудом отыскали они больницу скорой помощи, где их ребенок умер в тот момент, когда ему наконец-то попытались помочь. Почти полгода после его смерти Асако провела в больнице. Да и после этого Уно часто замечал, как среди ночи, а иногда и до самого рассвета, она плакала, обнимая урну с прахом сына. Сейчас она начала постепенно изживать свою скорбь. Целиком посвятив себя детям в школе, она пыталась находить силы для жизни в работе. Это был нелегкий путь, но пройти его было необходимо. Себя Уно заставлял делать то же самое.
На следующее утро он начал готовиться к поездке, собираясь в девять выйти из дома. Асако, встав еще раньше, хлопотала на кухне – было решено, что после похорон все заедут к ним пообедать. Увидев сквозь открытую дверь, с какой энергией жена занималась подготовкой к обеду, У но почувствовал, скольких усилий и внутреннего напряжения стоило ей сегодня взять себя в руки.
– Ну, я поехал! – сказал он, присев в прихожей на корточки и зашнуровывая ботинки. Асако наблюдала за ним, вытирая о фартук руки.
Вдруг зазвонил телефон. Асако ушла в комнату и оттуда позвала Уно:
– Тебя.
Кто бы это мог быть? Уно нахмурился. Он не планировал на сегодня никаких других дел, кроме похорон сына.
– Кажется, кто-то из учеников! – сказала Асако, передавая ему трубку.
– Слушаю!
– Сэнсэй! Это я, Асао!
Голос доносился издалека, но и сквозь расстояние в нем слышались безысходность и отчаяние.
– Что с тобой? Что случилось?
– Сэнсэй, помогите! Он… дядюшка… отправляет меня! Силы самообороны!
– В Силы самообороны?
– Да! Он говорит, что я безалаберный, а армейская закалка меня исправит!.. Сделайте что-нибудь, сэнсэй! Я не хочу!..
– Тебе надо просто наотрез отказаться.
– Это бесполезно. Он заодно со своим приятелем – они не станут меня слушать…
– Этот знакомый – из Сил самообороны?
– Не знаю… Он уже не раз советовал дяде отдать меня на военную службу…
– Вот как… – Уно на мгновение задумался. Он видел перед глазами обеспокоенное лицо Асако.
– Прошу вас, сэнсэй, придумайте что-нибудь!
– Да… Не знаю, что и делать… Подожди минутку!
Он зажал ладонью трубку и взглянул на Асако.
– Моего ученика заставляют идти на военную службу…
Лицо Асако как будто окаменело. Она отдала все свои душевные силы подготовке к сегодняшнему событию и сейчас болезненно пыталась понять смысл сказанного Уно.
– Ты едешь к нему? – спросила она, стараясь справиться с собой. Прежде всего Асако была педагогом.
– Прости меня, но… – начал было Уно. Жена отвернулась.
– Тебе лучше поторопиться, – сказала она.
Уно, вздохнув, заговорил в трубку:
– Я сейчас выезжаю. Наберись мужества и категорически отказывайся! Все будет зависеть от того, насколько сам ты сможешь быть твердым!
Подставляя лицо встречному ветру, Уно мчался на велосипеде. Шоссе в воскресный день было почти пустым. Он все дальше и дальше удалялся от дома, и его беспокойство об Асако все более сменялось тревожными раздумьями о Юдзи. В памяти промелькнуло лицо дядюшки Исиды. Он понимал, что этот замысел Исиды, сводившийся к нехитрому принципу: раз испачкался – устроим-ка тебе хорошую головомойку, представлял собой серьезную опасность. И контратаку необходимо было начать именно с Исиды, который по собственному невежеству даже не сознавал, в какие сети затягивали и его, и племянника. Уно взволнованно думал о том, как помочь им вырваться из этих пут.
А с неба ярко светило солнце, напоминая о приближении весны. Но и зима пока не сдавалась – почки на деревьях еще оставались твердыми. На привокзальной площади среди недавно отстроенных огромных зданий банков и универмагов беспечно толпились люди, целыми семьями пришедшие на открытие праздничного воскресного базара. И в этой мирной суете велосипед Уно, тихонько поскрипывая, медленно пробирался к станции.