Похоже, Плазмонт распоясался и собрался сожрать Меркурий, вернее вывернуть его наизнанку. Для сторонних же наблюдателей будет казаться, что планета как бы вымаралась из Солнечной системы, оставив лишь зону искажений, слабенько излучающую сверхдлинные волны и более ничего. А в вывернутом Меркурии, лишившемся атомов и молекул, в этой сверхколбе, Плазмонт устроит экспериментальный полигон для Новой Жизни.
Вот опять новости. Воронка на ночной стороне с чавканьем заглотила поселок 3-62. На солнечной половинке Меркурия проклюнулось еще одно жерло-жрало и тоже взялось за планету.
Но вот цензура-таки осела на доступном мне широковещании полным затмением — начальники решили рискнуть будущим здоровьем. Вместо сообщений с меркурианских полей кибердиктор заявил, что по просьбам трудящихся НПО “Дубки” скучные и малопонятные передачи заменены на интересные и развлекательные.
Тут же, радуя “дубков” своим искусством, закружили зарябили мастера народной песни и пляски с Марса. Стали с большим чувством исполнять “Прощание анабиозника” и прочее.
…Ой, мороз, мороз, заморозь меня, во жидкой азот положи коня…
Стало скучно. Поэтому ни много ни мало я попытался своими силами прощупать самочувствие бедного Меркурия. Для начала представил его маленьким теннисным мячиком, который стал катать в сфере действия своих полюсов без особой надежды на успех. Но планета, как бы сама откликнулась на мой зов, наверное, по причине своих страданий. Мячик разбух, сделался громадиной, чем-то геометрически невнятным, туманностью, составленной из тяжелых и легких вибраций разных полюсов. Был братишка Меркурий скреплен многообъемной гравитационной сетью, которая разбивала непрерывность истечения сил на устойчивые ячейки. Ячейки субнуклонов, атомов, молекул.
Какой-то зубастый гад прогрыз сеть в двух местах. Там пропали ячейки сети и безвольно хлобыстали наружу силы. Меркурий “истекал кровью”.
Я спроецировал туманность в свое любимое трехмерное пространство, планета стала напоминала пузырь, к которому присосался червяк сразу двумя своими концами. Пузырь худел, червяк быстро набухал как пиявка, усиленно занимающаяся кровососанием.
Тут, отрывая меня от наблюдения за печальной картиной, замок на двери защелкал и вошло двое унылых типов в униформах прокуратуры.
— Как, уже, что за нетерпляк? А право на испрошение помилования? — само собой, возмутился я.
— Мы просто должны перевезти вас в другое место для содержания под стражей вплоть до принятия решения главой чрезвычайной администрации или до времени исполнения приговора.
Нормальная дубовая фраза. Но почему-то раздражает. Сказали бы, например, что надо съездить на примерку галстука. Ладно, суть одна. Когда Леонтий станет выносить мудрое решение, я уже пару дней буду отдыхать в морге с дыркой между лопаток. И с биркой на шее “Ликвидирован при попытке к бегству”. Пара веселых санитаров будет сноровисто фасовать мои внутренности по пакетам, а умница-доктор займется опытами по пересадке моих мозгов киберу, занимающемуся уборкой мусора и освежением сортиров. А стайка студентов-медиков пробежится мимо со словами: “Ничего интересного. Никакой патологии.”
Когда меня выводили из здания, повстречалось трое опоновцев и Муха в том числе.
— Куда тебя, злодей? — не удержавшись, крикнул он. — Говорят, что ты только подал прошение о помиловании.
— Им кажется, что я потребляю слишком много кислорода.
Меня уже пинками запихивали в “воронок”, однако я, упираясь, как баран рогами, еще протрубил зычным голосом:
— Мне так жаль, что я не попаду здоровый и жизнерадостный демону в брюхо, не смогу доставить ему радость. А вы ребята посыпайте себя солью и перцем ради друга своего — ОН действительно дружит с теми, кто вкусен.
Тут меня угостили по затылку и я улетел в нутро “воронка”. Транспорт типа катафалк двинулся в последний мой путь-дорогу. Я уже рассчитал: сейчас свернут к мусорозаводу, там остановят, откроют дверцы, вышвырнут на мостовую — и пшик в спину из плазмобоя или чирик по шее лазерным резаком. Потом за руки за ноги (голову за нос) бросят труп обратно в машину и поедут отчитываться за работу. По дороге, наверное, и в пивнушку заглянут, запить это дело.
Мы стали взбираться почему-то в гору — раньше вроде никаких холмов не было, неужели Васино наклонился? — а потом и вовсе остановились, пожалуй, не добравшись до мусорной зоны. Вот как им невтерпеж, мясникам. Я стал хвататься за обрывки космотеистских молитв, которых не много уцелело во мне со времен “Мамальфеи”.
Моисей, Заратустра, Иисус, Мухаммед и Баха-Улла, я иду к Вам, встречайте.
Тут дверца открылась и первым делом показался сопровождающий, который наводил на меня плазмобой с гарканьем “Вылазь”. Он, наверное, ожидал, что будущий труп станет упираться, артачиться. Вместо этого я резво, боком кувыркнулся вперед. Струя плазмы шарахнула над ухом, но я успел целым припасть к мостовой. Сейчас-сейчас, в меня вопьется следующий выстрел, где ты успокоительное Шошанино волоконце?
Плазма снова пшикнула, но организм не пострадал! Вместо этого меня подняла за шиворот крепкая рука. Неужто решили убивать красиво, чтоб я, стоймя, с матюгами (“так умирает русский, пардон, меркурианский лейтенант Терентий”), встречал смертельный исход?
— Включайся скорее, Терентий,— вдруг стал уговаривать кто-то.
Я озираю окрестности. Вот так так, рядом сержант Мухин и еще двое полицейских, Митя и Алеша, оба мамальфейцы, наш клан. А мои сопроводители раньше меня переехали на тот свет, оставив на память свои невеселые трупы. Один валяется, прошитый плазмобоем, рядом с моим каблуком, второй, порезанный бластером — у открытой дверцы кабины, голова его укатилась в сторонку.
— Дывысь, яка кака! — пока копы бросают неживых сопроводителей в “воронок” и затворяют дверцы, я разглядел уклон почвы. Васино-то, хоть и усиленно вращает колесиками, заметно вибрируя своей палубой, все ж соскальзывает под откос. Значит, тоже собирается ухнуть в преисподнюю.
— Видеокамера, та, которая в “вороньем гнезде”, показывает, что горизонт все выше и выше становится,— пожаловался Мухин. — А потом он сделается таким тесным, что в него можно будет вставить пробку.
— Хвалю. Ты просто научился читать мои мысли. Не расстраивайся, мы окажемся у демона в пузе и в процессе пищеварения принесем ему немалую пользу. Сплошной альтруизм.
— Я так понял, ты стал теоретиком в кишечных делах, настоящим профессором глистоведения,— польстил мне Мухин. — Ты единственный, кто может нас как-то вытащить из этой передряги.
— Если бы ты не так понял, лежать мне уже с безвозвратно понижающейся температурой… Ладно, никого я выручать не стану, пока мне не достанете мою фемку Шошанку. Без нее я работать не могу. Там, где я едва понимаю, она все досконально знает. Шошана у меня — для ясности — как силовая установка и рубка у корабля. Хотя у нее тоже случаются остановы и отказы.
— Вот зараза,— непонятно в чей адрес выразился Мухин и длинно сплюнул. — Живо в машину. Ее уволокли сразу после тебя в госпиталь Скорой Помощи. Там видимо и собираются прикончить до наступления положенного срока.
Хорошо хоть мои доблестные спасатели использовали для догонялок не “клопа”, а куда более скоростной “таракан-патрол”. И госпиталь был всего в двух кварталах от места только что случившейся крутой разборки. В Васино все рядом. Въехав на первый этаж с главного пандуса, мы вломились в здание через один из боксов.
— Укромные местечки тут есть в подвале рядом с судебным моргом, куда ни врачи, ни больные, само собой, не ходят,— подсказал коп Алеша. — Была тут у меня знакомая медсестренка-миньетчица.
— Ну надо же, какие вредные вещи могут посодействовать спасательным работам.
— Конечно, вредные. У меня даже импотенция случилась, потому что там какой-то покойник-мутант зомбифицировался, поэтому то орал, то стучался из морга,— вспомнил Алеша свою страшную “лав стори”.