Именно такими словами Ира любила вспоминать ту давнюю историю — она рассказывала это на каждом семейном торжестве. Текст никогда не менялся, и я продолжил:
— Глаза у него были как два блюдца, будто у андерсоновской собаки.
Мы смотрели друг на друга и молчали. Всё уже было сказано. Ира помнила. Она помнила всё, что вспомнил вчера я. Утром она ещё ничего не помнила, в этом я был уверен. Значит…
— Миша, — сказала она и протянула через стол руку. Я пожал знакомые-незнакомые пальцы и сжимал всё сильнее, пока Ира говорила. — Утром, когда я поднялась к себе… не знаю, что случилось и почему… должна была перевести статью… и вдруг накатило… как объяснить… я вспомнила… вспомнила…
— Свою смерть, — прошептал я так тихо, что сам не расслышал.
— Нет, — она покачала головой, — смерть я вспомнила потом, а в первый момент вспомнила нашу свадьбу, как у меня…
— …упала туфля, когда ты выходила из машины, — подхватил я.
— Да.
— Я попытался взять тебя на руки и внести в дом, но не смог, и всем было весело. Лёва поднял туфлю и надел тебе на ногу, а ты сказала, что это должен был сделать я. Тогда…
— …Лёва снял с меня другую туфлю, передал тебе, и ты надел…
— Еле сумел, — вспомнил я то, чего быть не могло. — Наверно, она тебе жала, так я тогда подумал.
Мы оба замолчали, поняв, что прожитая жизнь была нашей общей жизнью. У нас была общая память, кроме…
— Когда я умер, — тихо произнёс я. Почему мне нужно было знать это прямо сейчас? — Что было потом? Ты…
Ира ответила не сразу.
— Я прожила ещё три года.
— Ты не…
— Нет, я ни для кого не была обузой.
Она хотела сказать, что обузой для неё в мои последние месяцы был я?
— Не думай глупостей, Миша, — пальцы её напряглись в моей ладони. Она, как всегда, понимала мои мысли раньше, чем я успевал их додумать. — Я хочу сказать… ты это хотел знать, верно?.. Однажды утром…
— Когда?
— Шестого сентября две тысячи тридцать второго. Я встала… с трудом, сильно болели ноги, но, в общем, терпимо… пошла в комнату к Вите…
Наш младший внук.
— Вдруг всё закружилось перед глазами. Наверно, я упала, но этого уже не помню. Стало темно, а потом вспыхнул ослепительный свет, и голос Женечки сказал: «Мама, не уходи». А ты…
— Я?
— Это определённо был твой голос. Ты сказал: «Мы с мамой будем опять вместе».
— Я так сказал?
— Я ничего не поняла. Не успела. А когда сегодня утром вспомнила… так ясно, будто это было вчера… странно… почему вчера, когда… В общем, это был…
— Последний момент, — пробормотал я. — Больше в памяти ничего не могло сохраниться.
— Ты тоже… — сказала Ира.
— Да. Тот день… ты помнишь…
Она упрямо покачала головой.
— Не хочу и не буду вспоминать. Не хочу. Не буду. Не хочу.
Она так бы и повторяла раз за разом, я оборвал эту цепочку словами:
— Я вспомнил вчера. Ты вспомнила сегодня. После того, как увидела меня. Значит, это всегда было в нашей памяти.
— Я ничего не понимаю, Миша, — Ира отняла пальцы и прижала их к щекам. — Ничего этого не было. Я сегодня впервые тебя увидела. Как я могу помнить две тысячи какой-то год?
— Но ты помнишь.
— Ты женат, Миша? — спросила она отчуждённым голосом.
— Да, — сказал я, помедлив, будто это имело смысл скрывать.
— Расскажи о ней, — потребовала Ира, сцепив пальцы так, что побелели костяшки.
— А… ты? — спросил я и не закончил фразу.
Она поняла.
— Нет. Я одна. Мужчины… были, но… всё не то. Я ждала тебя! — вырвались у неё слова, которые, похоже, она произносить не хотела, но они возникли сами, невозможно было не произнести их, хотя ещё сегодня утром она ни сном, ни духом…
Я хотел обнять Иру, опустить голову на её плечо, как было много раз и как не было ещё никогда. Я знал, что на левом плече у неё небольшой шрам, она поранилась в детстве, когда упала с горки и напоролась на оставленный кем-то в песке детской площадки перочинный нож с раскрытым лезвием. Всё могло кончиться куда хуже, но обошлось. Мне захотелось отвернуть ворот её блузки и посмотреть… чуть-чуть отвернуть… ненамного, чтобы только… Ира перехватила мой взгляд и сказала спокойно:
— Я не падала с горки, если ты это имеешь в виду, Миша.
Похоже, наши мысли текли параллельными потоками — собственно, как иначе, если воспоминания у нас во многом общие, жизнь прожита вместе…
Трудно к этому привыкнуть. Понять, наверно, и вовсе невозможно.
— Ты не ответил, — напомнила она и демонстративно (или нет, не нарочно?) застегнула верхнюю пуговичку на блузке.