— Точно.
— Ты сказал ей, что Кере был нашим священником, что он тебя выдал, одним словом все.
— Точно.
— Отправляя ей письмо, ты догадывался, чем это может кончиться?
— Естественно.
— И что, доволен?
— Нет.
— А чего тебе еще надо?
— Его шкуру.
— Ты серьезно?
— Абсолютно серьезно.
— Ты что, в тюрьме не насиделся?
— Это тебя не касается.
Официант приносит Эрве бокал, наполненный красивой изумрудной жидкостью со льдом.
— Вот оно выходит что, — говорит Эрве после небольшого молчания. — Все-таки обвел вокруг пальца!
— Надеюсь, ты меня вызывал сюда не для того, чтобы читать нотации? Подожди! Не отвечай! Я сам обо всем догадаюсь. Тебе бы хотелось выйти незаметно из игры, на цыпочках, поскольку ситуация осложнилась.
Эрве пожимает плечами.
— Если бы я знал раньше…
— Ты бы меня сразу бросил, — заканчивает за него Ронан. — Как и раньше в суде.
— Но Боже ты мой! Долго ты еще собираешься ворошить прошлое?
— Какое прошлое? На меня только что донесли в полицию. И я только что потерял Катрин. Прошлого нет, его не существует! Вали отсюда! Ты мне больше не нужен. Пришел уговаривать меня пойти с ним на мировую? Так ведь? Сожалею, но ничем помочь не могу.
— Идиотизм. Ты болен.
— Согласен. Я идиот, но я его пристукну. Можешь предупредить его об этом.
— С тобой невозможно разговаривать.
— Тогда убирайся отсюда!
— Старик, мне тебя жаль!
Эрве встает, роется в кармане и, достав деньги, бросает на стол. Но Ронан небрежно ребром ладони отодвигает их. И шепчет:
— Платить буду я. Мне не привыкать!
Дорогой друг!
Вчера я долго беседовал с Эрве Ле Дюнфом. Он попытался переговорить с Ронаном. Но безуспешно. Более того, этот Ронан, похоже, намеревается меня убить. Все это настолько нелепо, что невольно задаюсь вопросом, уж не сплю ли я. Бедняга Ронан твердо убежден, будто это я его выдал. И что самое удивительное, Эрве, оказывается, думал точно так же.
— Но сами посудите, — оправдывается он, — поставьте себя на мое место. Никто не мог знать, кто убил комиссара Барбье. Совершенно никто. Кроме вас, разумеется, поскольку Ронан рассказал вам об этом на исповеди. Когда его арестовали, я сразу задал себе вопрос: кто донес? Никто из наших, в этом я очень скоро убедился. Кто же? И Ронан открыл мне глаза в тот день, когда я навестил его в тюрьме. Вы и только вы могли это сделать.
— Но я же священник!
— Но вы недолго им оставались.
— Значит, плохой священник. Так и скажите!
Он явно растерялся, бедняга. А я настолько разволновался, что даже позабыл про свои горести.
— Но ведь вы хорошо меня знали!
— Да. И поэтому сомневался. Иногда думал — Ронан прав, но бывали дни, когда я не менее твердо был уверен — нет, ошибается. И тогда я решил поставить крест на этой истории. К тому же у меня появились другие заботы.
— А когда мы с вами случайно встретились в метро? — продолжал допытываться я. — Почему, раз такое дело, вы не постарались избежать встречи со мной?
— Почему? Прошло достаточно много времени, я успел измениться. И вы тоже!
Прозвучало не слишком убедительно. Он явно что-то недоговаривал, но мне не хотелось, чтобы он понял, что я это почувствовал. И потом, есть люди, которые с годами готовы все простить. Я, признаться, другой закалки. И Ронан тоже!
Придется сократить наш дальнейший разговор, ибо Эрве даже не сразу понял, о чем я говорил.
— Даю вам слово, — сказал я наконец, — что никогда не причинял никакого вреда Ронану. Тут, вероятно, произошло нелепое совпадение. Не припомню точно чисел, но скорее всего я покинул Рен примерно в те же дни, когда схватили Ронана. Но я совершенно непричастен к его аресту.
— Кто же в этом случае на него донес? Узнай мы ответ на этот вопрос, Ронан бы сразу успокоился.
— Надо подумать! Кто пользовался у Ронана абсолютным доверием?
— Вы. И, естественно, Катрин.
— И все?.. Но тогда… Поскольку я тут ни при чем…
Эрве испуганно взглянул на меня.
— Нет. Она не могла этого сделать, они ведь собирались пожениться.
— А она знала о случившемся?
— Только Ронан сможет вам точно ответить. Но скажи он ей: «Я иду убивать Барбье», она бы сумела помешать ему.
Славный Эрве! У него редкий талант зарабатывать деньги, но в человеческом сердце он мало что смыслит.
— Вы полагаете, он ничего не скрывал от нее? — продолжаю я. — И она, разумеется, знала о его ненависти к Барбье.
— Разумеется.