Итого: всякое время, всяческие свои жизненные периоды, перипетии, пертурбации Евген допустимо подразделяет на два строго перемежающихся режима: благоприятствия и неблагоприятствия. Черными и белыми полосами он их не называет. По его мнению, оно так же глупо, как и считать оба режима идущими в чересполосицу фаталистическими скоплениями удач и неудач в черно-белом цвете древнего кинескопа. Или зачем-то привязывать цепочку свершившихся благоприятных и неблагоприятных событий к месячным графикам неких программных биоритмов. Глупее того, тужиться что-либо предугадать в будущем помесячно, на год вперед графически, на малонаучном базисе, исчисляемом от дня рождения.
При этом гороскопов, счастливых звезд и планид, прочих астрологических идиотизмах, иной гадательной ерундистике и в помине у него нет. В суеверах он никак не состоит; якобы знамения, предзнаменования вызывают в нем раздражение и неприятие. В народные приметы Евгений Печанский не верит абсолютно, твердо зная, что вся эта быдловатая муть ― невротические навязчивые состояния тех, кто поскудоумно склонен доверять антинаучным и антирелигиозным выдумкам.
Зато ему очень желаемо разузнать, понять кое-что в силу его личной психологии. Почему в одни периоды жизни у него почти все прекрасно удается? Однако в другое перемежающееся время то же самое в лучшем случае периодически выходит в виде средней паршивости. Коли не высказаться задушевнее, помянув в одночасье валом валящие мелкие и крупные незадачи крепким словцом на многих языках.
Скажем, невзначай наступает время, когда едва ли не все, что он делает, говорит, предвидит, предусматривает ― получается оптимальным образом. На судьбоносный звездный час не похоже, если такое случается довольно часто и чаще всего не приводит к большим жизненным успехам. По той же причине назвать вдохновением режим наибольшего благоприятствия явно не стоит. Пожалуй, оттого что не всегда выходит создать что-нибудь долговременное, хорошим творческим заделом на будущее.
Потом ни с того ни с сего настают времена, когда правильные слова, верные дела, выверенные поступки совсем не приносят ощутимую практическую пользу. Или же оборачиваются действительно противоположным тому, что тщательно планируется, скрупулезно разрабатывается заранее. С большего провалов, завалов вроде бы нет, но и никаких триумфов тоже не наблюдается. Вместо успешных безошибочных действий ― медлительное, исподволь нудное, изматывающее развертывание серийных мельчайших неприятностей, оплошностей, промахов, случающихся по ничтожным поводам.
«Следом тотчас, нате-ка, пожалуйста, Ген Вадимыч, отраз могучая кучка крупных благоденствий на лазоревом блюдечке с золотой каемочкой. И Лас-Пальмас, где пятьсот тысяч жителей, и всяк поголовно в белых шортах!»
И, что самое нежелательное, сейчас он, Евген Печанский, не в состоянии вычислить, предположить, в какой такой режим жизнедеятельности предрасположен невзадолге войти по окончании отпуска.
Однак, при всех вариантах событийного развития все и всегда по большому гамбургскому счету зависит от него самого. От того, что он прагматически сделает или упреждающе совершил вольно или невольно с прицелом на будущее.
На какие-либо подарки судьбы или театральных богов из машины он никогда бездумно не полагался.
«Был бы положенный боекомплект под рукой либо малый ядерный заряд за пазухой… Дуло, поддувало с турбонаддувом… Подумаешь, Колумбово яйцо! Поставлю, и будет стоять, как миленькое…»
Без приключений и литературных цитат-каламбуров Евгений по прилету спокойно прошел на автостоянку в аэропорту. Сел в свой скромный синенький «гольф», терпеливо дождавшийся хозяина. И свободно укатил в собственный удел к себе на дачу в Колодищи. Заодно похвалил сам себя. Мол, благорассудительно заменил аккумулятор, коли его непритязательный автомобильчик с пол-оборота завелся и поехал без проблем.
* * *
Взяли Евгена на следующий день по дороге на службу в первый же его рабочий понедельник в начале девятого утром. Грамотно перекрыли ему наглухо тремя машинами и микроавтобусом проезд на железнодорожном переезде. Хренова туча омоновских стволов на изготовку. Сопротивление бессмысленно ― вмиг решето сделают. И тому подобное: вполне рутинно руки на капот, ноги в раскорячку.
Тут же последовали обыск и досмотр транспортного средства марки «мицубиси-аутлэндер».
В салоне автомобиля обнаружены автоматический пистолет итальянского производства «беретта», неполная пачка патронов к нему. В багажнике: вмонтированный в запасное колесо тайник с пистолетом ПМ. Как значится в том же протоколе, составленном на месте задержания, в указанном тайнике ―150 граммов расфасованного в чеках героина.
Точно в 9.30 задержанный гражданин Печанский Е. В. был доставлен на дознание в Генеральную прокуратуру РБ. По завершении допроса решением следственного органа и постановлением Минского городского суда взят под стражу. В дальнейшем этапирован в следственный изолятор КГБ.
«Скорый хапун и в Американку! Уважают, знать, наркодилера и террориста… Есть-есть на сраке шерсть…»
Глава одиннадцатая Они сошлись
В Американке приняли Евгена чин чинарем, правильно, по понятиям. С прибытием в душ препроводили по прошествии дотошного шмона. Вечерком после ужина пальчики откатали для тюремного архива. Сфоткали для следственного дела наутро. В одиночке карантина ради держали всего-то двое суток. В среду направили на подселение в двухместную камеру. Чтобы оба сокамерника не скучали, не тосковали, видать.
Чувство черного юмора у Евгена как есть прорезалось на допросе в прокуратуре. С той поры расставаться с ним он не помышляет. Какая тебе грусть-печаль после полуторачасового благополучного свиданьица-свиданки по-свойски с адвокатом Левой Шабревичем?
Удивительное дело! Он, Евген Печанский, таки вот чалится в Американке, в крытке, так сказать. Две серьезнейшие статьи ему шьют. Но чудится, будто вошел он не в тюрягу, а в самый что ни на есть удачный режим наибольшего благоприятствия.
Совершенно другой случай, следовало бы учесть, его новый скучный сожитель по камере. Нехотя поднялся со шконки, когда двое надзирателей пришкандыбали, приконвоировали ему сокамерника на новенького. Доложил тускло им о себе, как единый дежурный по камере. Сквозь зубы назвал сипло, глухо свою фамилию подследственного Ломцевича-Скибки. Снова улегся. Безучастно отвернулся к облупившейся серо-голубоватой краске и к трещинам на штукатурке в стене.
В камере жара, а тот в домашнее одеяло заворачивается, кутается, меланхолик тоскливый.
«Нехорошо это, неправильно, не в понятиях. К тому же этот меланхолический корешок-то не только мне знаком. Если покамест не воочию, то заочно. По многим интернет-публикациям вводная политинформация получена. Давно и недавно.
Надо сходиться покороче, живьем со известным политзеком Вовчиком Ломцевичем. Он же независимый журналист-аналитик Олег Инодумцев и штатный корреспондент пропрезидентского официоза Дмитрий Дымкин. Един в двух лицах, скажем. Нет, даже в трех. Коль одновременно крупный наркоделец. Кокаиновый король, оппозиционная мафия, как подвывают следствию желтые и полугосударственные СМИ. Есть, кстати, за что. Полкило элитного марафета с собой таскать ― это вам не фунт изюма.
Статья у него, конечно, народная: три-два-восемь. Однак масштаб и размах в шерсть как далеки от наших торчков и толкачей наркоты по клубам и ночным дискотекам.
Вот это подстава! Ажно завидки берут выставленного на ту же статью нейкого маленького наркодельца Печанского!
Хотя выбраться отсюда на волю гражданину Ломцевичу-Скибке як-неяк легчей, чем гражданину Печанскому. Чем мы хлопчука порадуем. Но не сегодня, а завтра, на прогулке».
Времени на все про все и подавно хоть продавай. Бог весть, сколько им здесь вместе припухать. Либо о том ведомо начальнику гебешной крытки, может, тому лошастому следаку-важняку из Генпрокуратуры.
«Кто-никто на земле или на небесах распорядился поместить двух подследственных в одну камеру Љ 3 почти над входом в нашу хорошую Американку».