«Есть прорыв на свободу!.. Отныне по полной программе…»
Дорвавшись, наконец, до компьютера, Змитер Дымкин знатно потрудился и в поезде. Спешил занести впечатления от прошедшего, вспоминал, набрасывал ликующий репортаж об освобождении. Время от времени сверялся с тюремными записями в маленьком блокнотике. Мелькающим российским пейзажам, натюрмортам на станциях за окном потасканного купе и разговорам со случайными попутчиками он какого-нибудь большого внимания не уделял. Так мимолетно поглядывал, перебрасывался немногими словами. Когда не писал, то дремал безмятежно на верхней поцарапанной полке. Иногда, чтоб отдохнуть, читал из личных и наличных компьютерных закромов. Как-никак, запасной аккумулятор тоже уместно заряжен на сто процентов от автомобильного прикуривателя.
Последнюю сигарету, кстати аль некстати, Змитер выкурил до того на белорусской территории. Совместно с Мишуком. А дальше ни-ни. Нет-нет-нет! Как намедни обещал себе и сокамернику Евгену, стопроцентно распрощался с вредной привычкой. Расстался с ней вместе с той самой лукавой РБ, упрятавшей его за решетку в потугах изолировать не от общества, но от лукашистского государства, отличительно не совместимого с частным инакомыслием и персональной свободой слова.
«Два месяца в крытке не хухры-мухры за профессиональную-то, законную деятельность! Текстовка не текстура.
Вот вам по тексту вредоносное государство против человека. Трое против государства. Пожалуй, что-то подойдет для заголовка или хотя бы для анонса в аналоге врезки к основному тексту…
Как оно всегда, наша журналистская суета сует и всяческая сумятица. Журналистом контекстуально надо быть двадцать четыре часа в сутки. Иначе по тексту ты никто, и звать тебя никак. Несмотря на твой молодецкий, громкий и резонансный самоход из гебешной белорусской Американки, фрилансер Дымкин…
Им самым, политическим беженцем Змитером Дымкиным, мне, наверное, стоит остаться также в будущем украинском паспорте, который у нас с трезубцем соколом смотрит… альбо переназваться як-нибудь на хохлацкой мове?
А там, глядишь, возвращенцем анияк стану, как батька Дмитрий Северинович из Варшавы в Брест. Коли в той-сёй Белорашке чего-нибудь с моим уголовным делом и бегством ощутимо устаканится, угомонится.
Не все же время быть нам политэмигрантами неугомонными, а?..»
В точности с инструкциями, едва оказавшись поистине на свободе, на воле, на Украине, Змитер Дымкин не преминул достать новый смартфон и вставить в него украинскую симку, полученную от Двинько в Минске. Послал ему второе краткое кодированное сообщение. Сейчас об окончании успешной и благополучной эвакуации.
«Поди же ты, какие слова у деда Двинько! Что ни говори, военная косточка, профи…»
О многом поразмыслил Змитер, подъезжая к Киеву.
«Ух, оторвемся! Чую, в мать его, городов русских!..»
Глава тридцать первая От них бежал
Евген поначалу не понял, почему внезапно схлынули нечаянное чувство освобождения и необыкновенно легкая сокрушительная сила во всем теле. Минутой раньше было лишь праздничное полноформатное удивление: «Прорвались! Вырвались! И ничегошеньки страшного не произошло…»
Теперь же им овладело неудобное некое предвидение, томительное ощущение неполноты, своемысленной недосказанности, раздерганной нереальности покуда не выполненного до конца дела. Или еще хуже, когда этот задел происходит словно во сне, того и гляди, перерастет в ночной кошмар. Вопрос кому? И при этом всему сопутствует странное бесчувствие, отрешенность. Будто все совершается не с ним, Евгеном Печанским, а с кем-то другим.
Хотя, сдается, чего может быть реальнее и совершеннее, чем «глок» за поясом! На предохранителе с патроном, досланном в ствол! Истина в оружии…
Евген помрачнел, задумчиво свел брови, едва Лев Шабревич налил ему рюмку армянского коньяка в задней комнате, обставленной как рабочий кабинет предпринимателя средней руки.
― Не журысь, Вадимыч! Выпей вон, закуси истинно сырком или колбаской.
В отличие от Евгена, Лева прямо-таки лучился оптимизмом, коли не сказать самодовольством.
― Уверяю тебя, в планах Михалыча ты не найдешь ни одного слабого места. Доедешь и заедешь, куда нам всем надо. Можешь молча, прелестно без языка до Киева.
Коньяк Евген употребил, вкусил пристойного голландского сыру из Голландии, чего-нибудь в ответ не произнес. И тотчас припомнил, что находится-то он по соседству с собственным родным, любовно благоустроенным домом. А туда ему никак не попасть. Нет, конечно, он может сейчас встать, пройти каких-то пять минут и вернуться к себе домой. У Левы наверняка имеются ключи от дружеской квартиры. А что потом? А ничего хорошего!
Угораздило вон все тут бережно налаженное и отлаженное оставлять, покидать. И неудобно отъезжать вось так. Если не в полную, неизъяснимую неизвестность, то в неустроенность уезжать, в невнятное, почти не реальное будущее.
«А ладно, хоть и обидно! Бог по-крупному не выдаст, государственная свинья не съест. Коли ей на сам-речь себя жрать не давать, а небезопасный центр далек от спокойного эпицентра на видимом горизонте событий…»
На самом-то деле, чего дергаться и мельтешить понапрасну? Маршрут выдвижения вполне надежен. Настоящий, не фуфельный украинский паспорт с очень нынче уместной хохлацкой ошибочкой на имя некоего Евгена Пичански у него отрадно нашелся в аудиторских закромах. А уж в Украину через Левино окно на дырявой границе они будь здоров резво проедут с племяшкой Инессой.
«Кредит не дебет с врагами нашими и вашими!»
― Так ты не выяснил, Лев Давыдыч, кто на меня всю эту свору мусоров порскнул исподтишка, так?
― Покуль не, Евген. Но хорошими наметками прелестно располагаю…
Шабревич уж покусился подключить адвокатское красноречие. Однако вмешался Двинько:
― Ваша очередь на помывку, мой Ген Вадимыч. Следом прошу пожаловать на кухню, к макияжу и к маскировке. Будьте благонадежны!
Перекрашенного и ряженного под некрасивую девицу то ли пассивного, то ли активного педераста-парикмахера Евген по-аудиторски распознал. Но уголовным предрассудкам он не привержен. Потому преспокойно позволил этому костюмерному педику приступить к неузнаваемому гримированию внешности клиента.
«Театр, в дебет и кредит. Внешне сгодится по дороге на юг…»
На поверку гомосек оказался отменным мастером театрального дела. За пять минут с небольшим он методически сотворил из европейского джентльмена и господина аудитора Евгения Печанского какого-то морщинистого белорусского гопника преклонных годов. Не то тупорылый колхозный бригадир вышел родом из мурзатого испитого народа. Не то неудачливый разорившийся фермер из чумазых интеллигентов, сдуру занявшийся выращиванием изюма, чернослива, урюка, пшена, перловки и манки, ведать не ведая, что это такое и как же они растут на деревьях ли, на кустах квадратно-гнездовым методом.
Зато юная Инесса Гойценя за рулем немало побитой сельской жизнью и проселочными дорогами салатовой жигулевской «девятки» не придавала ни малейшего значения нынешней непрезентабельной внешности Евгена. Помнила-то и видела она не этого пожилого селянского дядьку, будто бы проживающего где-нигде на районе белорусско-украинского пограничья. Но того самого представительного и гостеприимного Евгения Вадимовича у него на даче в Колодищах.
«Шик, восторг и блеск готического вида! А как у Ген Димыча было все вкусненько! Ой, мне б на кухню этакого мужчинку на все руки! Пускай, если он по паспорту старый… Если в интиме молодой и готовить разную мясную вкуснятинку в жесть умеет… Вкусно и здорово!..»
О чем-либо ином связно думать Инессе некогда. Надо ведь за дорогой смотреть и жизнерадостно болтать без умолку о чем угодно. Что на глаза попадется мимоездом, что под белокурую парикмахерскую завивку ей невзначай взбредет.
― Вы, Евгений Вадимович, меня правильно называете Инессой. Потому что Инна ― это мужское имя… Во блин, обратно нас на джипе обогнали, козлы, в жесть! Разве не? Правда?
Непутевый дорожный разговор Евген нимало не поддерживал, не отвечал на разделительные и риторические вопросы. Хмыкал неопределенно, хранил безучастное вразумительное молчание. Не помогло. Пришлось самому сесть на водительское кресло после Осипович. Иначе с такой девчачьей болтовней можно куда-нибудь не туда заехать. Хуже некуда: въехать и впилиться. Так скажем, выехать дуриком на встречную полосу. По-всякому беглому зеку лучше-таки обойтись без ненужных дорожно-транспортных соударений. Пусть навстречь тебе машин по раннему предутреннему часу на южном шоссе не так уж много.