Умерщвление плоти, то бишь аскетизм, не самоцель, но средство достичь просветления духа, не впадая в неразумный повседневный ригоризм. Для того и я могу от души разговеться, невзирая на постный календарный день.
В такой связке уместное и традиционное ублаготворение душевной потребности в изысканной пище есть не что иное как благотворное воздействие сотворенной по воле Божьей материи на предвечный дух. Также наоборот, в прямой и обратной связи причин и следствий. Что на небеси, что на земли!
Другой расклад ― бездумно и бессмысленно чем попало жидким и горячим набивать днесь, ежедневно брюхо. Я последовательно убежден, друзья мои, что как попало сытое брюхо, сатур вентер, к разуму глухо! ― провозгласил Двинько.
― Чего нисколько не могу сказать о вкушаемом нами беспримерном обеде, прошу благонадежно согласиться. За что я апокалиптически, откровенно благодарен нашим замечательным гостеприимцам: Тане, Евгену и Змитеру. Именно за них я всей душой предлагаю мой шляхетный тост.
Поднимем бокалы, содвинем их разом! Да здравствует разум, да будет свобода!
― Конфессионально вас поддерживаю, Алексан Михалыч и Ген Вадимыч! ― хрустальным звоном душевно подтвердил шампанским одобрительное согласие с вышесказанным Змитер Дымкин. А выпив и закусив, продолжил начатый дискурс. Довольно-таки давно его подмывало высказаться, выразиться. «Умно и в строчку, в теме и в реме…»
― Пускай, панове шляхетная грамада, я не шибко верующий и социализировано не воцерквлен. Но позитивно я с вами согласен.
Помнится, именно у вас, ясновельможный Алексан Михалыч, я прочитал, применил к себе, что существуют люди, начисто обделенные кулинарными талантами. Аналогично тому иные немузыкальные людцы совсем лишены голоса и слуха — спеть-то могут, но уж очень фальшиво и паршиво, ― прозрачно польстил он писателю.
― Так вот, кулинарного голоса у меня реально нету! Тут я молчу в тряпочку и в онучку. Ничего не могу, не умею красиво, правильно, вкусно и здорово сготовить из продовольственного сырья. Зато у меня есть абсолютный гастрономический слух пристрастного дегустатора. И я способен по достоинству образцово оценить красивую, вкусную, правильную и здоровую пищу. Как в праздники, так и в будни, выделяю.
Не стану предвзято рассуждать об украинской или русской кухне. Но у нас, белорусов, на жаль, актуальная белорусская кухня критериально отсутствует в модальности группового культурологического явления. Она феноменологически присутствует лишь в историческом контексте, номинально. Согласитесь, белорусам мало хотеть зваться людьми, надо еще ими быть. То же самое с гастрономией, если общенародное большинство полагает, в том ряду и лексикографы, будто это всего-навсего пищевые продукты, преимущественно закусочные. Но вовсе не наука о правильном и красивом питании или способ выражения цивилизованного массового сознания. Аналогично, гастроном в обыденном словоупотреблении есть не более чем заурядная торговая точка, занюханная продуктовая лавка, большенький продмаг.
Кто они такие: ученый астроном или ученый агроном ― многим образованным людям вполне понятно и доступно. Тогда как словосочетание «ученый гастроном» образованное большинство, если угодно, интеллектуальное меньшинство, только лишь озадачит в лучшем случае!
― Наилучшие кулинары, отменные дегустаторы, истинные гурманы, сильные едоки ― они, ясное дело, по гендерному счету мужчины, ― емко и непредвзято признала Тана Бельская со своей женской точки зрения и вкуса.
― Хотя о вкусовых привычках кулинарного большинства разнополых дилетантов, о гастрономических предпочтениях профессионального меньшинства ко всему занадта белковому, жирному, соленому, сладкому я не прочь поспорить, подискутировать. Что в лобок, что по лбу. Исторически и географически.
Не совсем диалектически сама Татьяна почему-то предпочла, чтоб кто-нибудь другой полнозначно развернул умственную послеобеденную дискуссию.
Севастьян Печанский, Андрей Глуздович, Одарка Пывнюк солидарно разделили гендерно похвальное мнение Таны о мужчинах. Безмолвно, бессловесно. Слишком солидно они втроем отяжелели от всего вкусно съеденного и сильно выпитого, чтобы продемонстрировать своеобычную легкость и непринужденность мысли. Очевидно поэтому, о продвинутой диететике в украинском или в русском разрезе речь за столом вовсе не пошла. Ни в пространстве, ни во времени. Чего тут трехмерные диспуты разводить? Переварить бы из ряда вон манящее, аппетитное, притягательное угощение, и всё здесь!
Льву Шабревичу не привыкать стать к изрядным и незаурядным домашним пиршествам у Евгена Печанского или у той же Таны Бельской. По-шляхетски и по-белорусски. Чревоугодием он себя потому не перегрузил предусмотрительно, деликатно. И как всегда по адвокатскому обыкновению легко нашелся с поэтическим цитированием:
― Прелестно кушать подали! Весь наш народ, кто основной закон блюдет! Мол, кто не ест, тот и не пьет. За то и выпьем, кстати, ― угостился Лева рубиновым гренадином из маленькой красной рюмочки, допил свой капучино.
Затем внес прекраснейшее предложение, пищеварительно всех устроившее и не отяготившее никого:
― Полагаю, прекрасные дамы и умнейшие мои господа присяжные, нам станет нелишним хорошенько прогуляться пешочком тут-кося неподалечку к Матвеевскому заливу. Да а потом не грех продлить наше дарницкое хлебосольное насыщение духовно, душевно и материально. В трех библейских смыслах. Гипостазировано во имя Отца, Сына и Святого Духа! ― живо воскликнул Шабревич.
На что Андрей Глуздович набожно перекрестился, поднялся из кресла. И элегантно откланялся с извинениями да благодарностями, сославшись на семейные дела и контакты сегодня вечером, когда в Америке за полдень. Его обходительному примеру последовал Севастьян Печанский, упомянув о запланированном вечернем деловом рандеву. Между тем Одарка Пывнюк сожалеючи вспомнила о незаконченном материале на завтра. Так рано прощаться с хорошей белорусской компанией ей определенно неохота. Но дело есть дело, хочешь не хочешь, не до шуток ей.
Оставшись впятером, дарницкое благородное собрание от хорошей пешей прогулки не отмахнулось. Променад есть терренкур. Тем часом дискуссию о разноплановом хлебе насущном для истинно избранных и просто званых предопределенно возобновили Евгений Печанский и Александр Двинько. Они ее начали, им и продолжать на свежем воздухе. Да и дискутируют они не полемики ради, но развлекая общество прелюбопытными суждениями. Несколько воодушевленно, артистично и восклицательно.
―…Ба-ба-ба!!! Позвольте вас экскламативно опровергнуть, шановны Алексан Михалыч! Хлеб-соль есть не столько символ гостеприимства, но прагматически самостоятельное блюдо! В черном ржаном хлебе насчитываются амаль все необходимые человеку аминокислоты. Тем временем ионная структура поваренной соли оптимально регулирует гормональный баланс человеческого организма.
Я тут односторонне приверженец взглядов традиционной медицины о жизненно необходимом ежесуточном минимуме потребления хлорида натрия в размере от 5 до 10 граммов в зависимости массы тела. И не только ради нормального функционирования мышечной ткани.
Думаю, не фосфаты и нитраты, но хлорид натрия и есть та самая евангельская соль земли. Не с боку припека! Без нее, кстати, даже сладкой сдобы толком не приготовишь.
По моему скромному мнению любителя, в профессиональной диетологии хлористая поваренная соль являет собой нечто значно большее, чем простая приправа или вкусовая добавка. Пусть вам чего угодно относительно соли измышляют сугубо кулинарные тупицы и гастрономические недоумки!
― Извольте, мой Ген Вадимыч! ― воскликнул, ответствовал Двинько, всплеснув руками. Сугубые поварские выражения Печанского он к себе нисколь не относил.
― А я вам туточки и не стремлюсь прекословить неразумно, друже. Какая ж бессоли бытует гастрономия во всех смыслах?! Ко всему прочему бессолевое кухмистерство я огулом не признаю в качестве здорового и правильного людского пропитания.
Я, друзья мои ясновельможные, не о том толкую и толмачу. В обобщении символизм питательного хлеба насущного всегда и везде в конечном итоге имеет социальную и моральную подоплеку.