Змитер, Лев и Тана в поваренные дебаты двух признанных знатоков не встревали. Куда им тут! Конечно, с большего кое-какое право голоса у них имеется. Все-таки, тем не менее, гораздо разумнее воздержаться от беспочвенных суждений, мнений, прений и бездельных вкусов. Отнюдь не тривиально молчание становится золотым стандартом, если речь идет не о вкусной практике, но о теории и общих принципах всеобъемлющего кулинарного искусства.
― Не обессудьте, мой Ген Вадимыч! вы за сегодня не раз и не два взыскательно поминали об искусных авторских блюдах, о креативной авторской кулинарии. Не так ли, друзья мои? ― все же не забывал о внимательной аудитории Алесь Двинько. ― Точнее говоря, в изысканном, качественно индивидуальном исполнении и технологичном эквивалентном воспроизводстве.
Но ведь сейчас мы рассуждаем теоретически и практически о взыскательном гастрономическом искусстве вообще. Иначе скажем, в количественных диалектических критериях, суммарно рассматриваемых производительно в группе, в коллективе, социализировано в национальной соборности.
Мы, белорусы, как нация суть отъявленные индивидуалисты. Оттого, наверное, нам так трудно и тяжко объединятся. Чем нас менее, тем наиболее мы дееспособны достичь оптимальных производительных результатов для себя и для других. Сколь-нибудь, подчеркиваю, устойчиво в едином творческом пространстве-времени, дороженькие соплеменники мои!
Несомненно, в авторском личностном исполнении по отдельности, каждый из нас силен. Типичное не то мы наблюдаем середь коллектива белорусов, сгруппированных по тем или иным политическим либо экономическим мотивам.
Разве пристало сравнивать отменное качество авторской индивидуалистической талантливой кулинарии и рвотную бездарность групповой системы общественного питания?! Будь то в целом по стране в семейном хозяйстве, а также в специализированных предприятиях общепита?
Была когда-то у меня слабенькая надежда, то бишь мечта, что с ликвидацией монструозной коллективизированной государственной собственности положение в данной сфере по сути дела улучшиться. Куда там! не тут-то было на чужой каравай! если множество нынешних частных и корпоративных кухмистерских немногим отличны от тошнотворных совковых столовок и антисанитарных обжорок приснопамятных мне времен загнивавшего коммунизма.
Я этот особенный феномен называю белорусским дефектом массы. Парадоксально, но факт: сумма наших общественных слагаемых нередко существенно меньше ожидаемых крупных благ от какого-либо обобществления.
Это еще ничего. Бывает, в худшем случае предполагаемый суммарный эффект зачастую лукаво оборачивается не благодатью, а злой противоположностью или недостаточностью. В Беларуси сплошь да рядом простое незамысловатое количество хорошего индивидуализма дает дурное качество коллективизма.
Наособицу какой там ни будь белорус очень редко по-глупому действует себе, дороженькому, во вред и в ущерб. Однак два-три и более белорусов амаль всегда одержимы вредоносными и самоубийственными глупостями. Ну а в национальном масштабе от широких народных масс белорусов и белорусок всегда надо ожидать самых несуразных решений, несообразных поступков в непроизвольном волеизъявлении против самих себя и против пользы окружающих, ближних и дальних. Если не сказать ― впадения в бездну спонтанных коллективных преступлений и групповых злоупотреблений.
Нам, белорусам, видимо, противопоказана демократия неразумного абсолютного большинства. Вероятно, по данной причине лукашистский авторитаризм, паразитирующий на демократии, неизбывно держится ужотка болей 22 лет. Большинству, бездумно, демократически голосующему за Луку-урода, иного не надо и не дано.
Беспочвенные и безмерные упования на мудрое государство, на разумную власть, на умное любоначалие, по всей видимости, проистекают из дефектного, ущербного, бездарного белорусского антидемократизма и индивидуализма. Коли сумел кто-никто дефективный выбиться индивидуально в самовластные государственные начальники ― от прораба до президента ― выходит, не дурак. Но так ли оно на сам-речь деле?.. Или же таково исторически сложилось Бог весть сколько лет тому назад?!
Ведомо-неведомо, неугомонное государство в какой-то мере издревле является коллективным преступником, разбойничьей шайкой, если его государственная власть не от Бога, а от людей. Видать, знать поневоле… Если глобальный меньше универсального…
По окончании доброй прогулки праздничный обед повествовательно и дискурсивно перетек в знатный ужин. Благо Евген с Таной очень много сумели даровито и деловито наготовить в большом-большом перечислении вкуснейших перемен блюд. И в качестве, и в количестве…
После того Лев Шабревич на такси отвез Алеся Двинько к неким киевским своякам куда-то по соседству на щепетильный, престижный и фешенебельный Подол. Все-таки беженская обитель в Дарнице маловата и тесновата по шляхетскому ясновельможному счету.
Глава сорок четвертая Всё на воле
Алесь Двинько честь по чести, по достоинству оценил хорошее уютное дарницкое пристанище, где поселились его подопечные. «Считай в самый раз на троих. Пусть им на большее число жильцов эта штаб-квартирка не рассчитана…»
Вчера он сразу обратил писательское внимание на бордовые шторы на окнах, гармонирующие с умеренно багряными портьерами на дверях в жилые комнаты. Эстетично подобранная мебель дизайнерски вписана в небольшой метраж. «За неделю с лишним молодые друзья мои доволе комильфо обустроились на новом месте…»
Двинько с Шабревичем без опоздания предстали в Дарнице к условленному деловому ланчу на пятерых. О вчерашнем пиршестве плоти и духа они нисколько не подзабыли:
― Что ни говори, Давыдыч, отметное памятное застолье сплачивает вольное шляхетство.
― А то не! Супольно и могутно покушать, поговорить ― это по-белорусски, Михалыч.
― Но не для всех приглашенных к столу. Коли зашмат званых, да мало истинно избранных среди наших соплеменных белорусов.
― Еще прелестно появятся поволе.
― Будем надеяться.
― На лучшее или на худшее?
― Как достойно случится, Лев Давыдыч, насколько выйдет болей-меней…
Евген со Змитером также не опоздали к намеченной встрече. Приехали из Семиполок после стрелковых тренировок на базе добровольцев из «Киевской Руси». Одна Тана с раннего утра обосновалась на хозяйстве в Дарнице. Конечно, со вчерашнего дня много чего питательного осталось, но Евген успел ей дополнительно, грамотно помочь с ланчем.
― Ленч ― это языковое уродство, Тана Казимировна. Филологически и гастрономически я признаю только ланч.
― Во-во! Я тоже, Ген Вадимыч. Правила транслитерации с английского никаким уродам не позволено нарушать. Не то на выходе получится неяк несъедобно и безвкусно.
― Или же недоделано, недожарено и полусварено.
― Думаю, наши дела мы сумеем довести до конечного пункта.
― А то не!.. Как-никак мы зараз легитимные враги государства. В конце-то концов…
Евген и Тана, оба не забыли, как вчера Двинько иронически повествовал, чего нынче деется и что содеялось с их политическим бегством из Американки. Как-то оно даже смешно поминать о том, находясь на воле, в безопасности от посягательств того самого разбойного государства, оставшегося с носом и за кордоном. Разговаривали, общались они за вчерашним обедом большей частью по-русски. Вольно и невольно. Как ни брать, русский ― язык межнационального общения в смешанном белорусско-украинском обществе. С большего в застольных речах, чтобы ни понимать под этим перемежающимся определением на белорусской мове или в российском говоре.
Поначалу дед Двинько со смешочком расповедал за-ради пущего аппетита, что официально в скорохватный розыск три беглеца были объявлены лишь в десятом часу утра. Долго-то как просыпались и раскачивались президентские спецслужбы и прочие не слишком компетентные органы! Словно бы вам и нам с праздничного похмелья.
К тому времени, помнится, трое политических беженцев обретались уж за госграницей, за межой, вне досягаемости государственных силовых структур, правоприменительных к нынешней Республике Беларусь. Зато ближе к вечеру лукашистские держиморды преодолели-таки синдром похмельного понедельника, уточняем, во вторник все же. Засуетились, замитусились по всем возможным и невозможным напрамкам. В стольном Минске ажно успели шпарко отпечатать и вывесить на милицейских розыскных стендах, новейшие тюремные портреты тройки политзеков, совершивших дерзостный побег в разгар избирательной кампании в Палату представителей. Хотя в сонной провинции с полиграфической рекламой знаменитого освобождения припозднились до среды или до четверга.