Потом Змитер обрадовался, вычитав в одном из рекомендованных ему романов дядьки Алеся, как некий белоросский эпизодический персонаж подвизается в рядах бесконечно демократической и бесцельно оппозиционной партии. Вот так припечатал и охарактеризовал в немногих словах!
После чего Змитер Дымкин безотлагательно созвонился с писателем, напросился в гости с тем хреновым тортиком с целью обсудить, расхвалить прочитанное, а заодно воспринять из уст мэтра безжалостную оценку и едкую уценку своего недозрелого, положа руку на сердце, газетного творчества. Заранее готовился к обидной стилистической критике. А с наценкой вышла постыдная антикулинарная промашка в приличном шляхетском обществе, питающемся стильно и на здоровье вопреки гастрономическому нигилизму простонародного большинства.
В тот незабываемый питательный вечер дядька Алесь ему с блеском объяснил, на показательных примерах доказал парадоксальную разницу между хорошей журналистикой и плохой литературой. Чего-чего, а смешивать два этих словесных ремесла явно ни к чему. И критиком Алексан Михалыч оказался добросердечным, не наезжал без толку на салагу зеленого; все замечания и правки шли только по делу, в строчку.
Тут Змитер пожалел, что не было у него, да и не могло быть этакого здоровски классного преподавателя, профессора на журфаке БГУ. На жаль, но на государственной президентской службе подобающие профи ― случайная редкость, долго на виду, на высоких постах они не засиживаются. Определенно, подобное и беспородное не выдерживают бесподобного.
К слову сказать, сокровенное шляхетство Владимира Дмитриевича Ломцевича-Скибки писатель Алесь Двинько, между прочими использующий то ли дворянский, то ли литургический псевдоним по-русски, лестно определил с того, второго предъявления. Даже пригласил когда-нибудь посетить вместе с ним закрытый клуб менской шляхты, иного застенка ныне не имеющей. Пожалуй, с его газетными контактами несложно добыть подробную информацию о журналисте Дымкине. Змитер также загодя поинтересовался неслабым послужным списком дядьки Алеся.
Вот-таки в гости к нему с той поры зачастил. Теперь добрососедски спустя четыре года приятного знакомства.
К сожалению Змитера, тем вечером, в июньский четверг, на гостеприимного писателя Двинько врасплох накатило творческое вдохновение. Наскоро перекусив, он обошелся без вина, учтиво извинился и сел тут же за компьютер. Чуть погодя молчком перебазировался в писательский кабинет, поближе к трубочному табаку, к словарям и всемирной паутине для справок.
Так вот кулинарными изысками по-двиньковски гостю пришлось наслаждаться тет-а-тет с хозяйкой, с его старшей сестрой Ангелиной. Со старухой переводчицей с английского тоже можно продвинуто потолковать о современной литературе и внутренних газетных новостях. Во времена оны, просоветские, она трудилась корректором в той же орденоносной газете, что и Змитер, правда, еще в старом здании на проспекте. От нее он давеча узнал, что у дядьки Алеся родной внук учится в Англии, а зарубежная дочь с зятем промышляют нехило бизнесом в экзотической Юго-Восточной Азии. В тогдашний раз на Двинько опять же писательский зуд напал.
«Дело понятное, привычное. Сам такой…»
Однако с бабкой Ангелиной не вельми-то расслабишься за познавательной беседой о прошлом с краткими экскурсами в настоящее. Слишком она чопорна, напыщена, крепких мужских слов не терпит, молодежного сленга не выносит, политикой демонстративно напрочь не интересуется. К ее инвалидному, парализованному состоянию Змитер привык, старухиной коляски за столом не замечает, но ходит в гости-то он не к ней, а поговорить, пообщаться именно с дядькой Алесем. Ой нечасто попадаются веселые старички пенсионного возраста мало-мальски без занудства и стариковского маразма в легкой форме. О тяжелых тронутых случаях и говорить нечего. Довольно с Ангелиной слегонца побеседовать в одиночку. Хотя бывает гораздо хуже.
«Увы, оно банально, но старость ― не радость ангельская… первым делом касательно ближних».
* * *
В ту пятницу вовсе не ранним утром Змитер бодро вприпрыжку ссыпался вниз по лестнице. Намеревался он позавтракать в угловом кафетерии, там же в булочной прикупить хлеба, полуфабрикатов на обед и так далее. И за работу!
Официозно он сейчас исполняет редакционное задание, на службу являться нет нужды, субботний материал им сдан и отработан в гранках еще вчера. И вызванивать его едва ли кто-нибудь станет в силу экстренной необходимости.
Можно и поработать в пристойных условиях, по-домашнему. Диван, шкаф он передвинул, задвинул. Стол, кресло в хорошем затененном углу. Яркого солнечного света Змитер не любит ― экран забивает, аккумулятор несносно разряжается при повышенной яркости дисплея, зрение занадта напрягает. На солнечном свету вся профессиональная эргономика ни к черту. Она еще гнуснее при мощных электрических лампах накаливания, но это уж другой разговор о гигиене информационно-технологичного труда с излучающим изображением.
Удобный, регулируемой высоты компьютерный стол и специально подобранное кожаное руководительское кресло Змитер перевозил с собой с квартиры на квартиру. Иным движимым имуществом он до сей поры не обзавелся. Если не причислять сюда «опель», который ему вдребодан разложили на автозапчасти этой весной. Сам чудом уцелел, когда мощно наподдали грузовиком сзади, взяли в коробочку при внезапном лобовом столкновении с пьяной встречно-поперечной «газелью» того уродливого фордовского пикапа утюгом спереди, едва он пошел на обгон. Так он и влепился правым крылом в тот гнусный «фордец», а позади гадский грузовоз, никак не державший дистанцию и скорость, его еще и запрессовал в тупой багажный зад кургузого «форда».
Вспоминать о том гадостном дорожном несчастье наш герой ничуть не жаждал. Следствие, где он проходит свидетелем и потерпевшим, покамест продолжается. Новым автомобилем обзаводиться ему не хочется по разным причинам. Из них вопрос денег ― для него нисколько не принципиален. В то время как не подлежащие ремонту останки «опеля-омеги» сиротливо ржавеют на дворовой автостоянке под тентом.
Следственно и непосредственно без машины новое центральное местожительство нынче предоставляет Змитеру несомненные удобства. Метро в пяти минутах неторопливой ходьбы в темпе большинства прохожих. Не то что добираться в редакцию из западной окраины.
К тому же здесь вам не там, что касается ближних и дальних соседей, диких чернобыльских переселенцев в первом, совсем худо, во втором маргинальном поколении. Днем, утром в зачуханной панельной девятиэтажке еще так-сяк, терпимо. Но по вечерам сверху топот, снизу грохот. За хлипкой левой стенкой у глухих пенсюков телик-брехунец надсаживается на всю пропагандистскую катушку. Справа россиянская попса удушливо надрывается, дешевенькие лоховские динамики на пределе громкости хрипят, захлебываются.
Фу, отвратно звукопроницаемую двухкомнатную квартирку на Западе снимал Змитер на паях с приятелем. А там еще приятельская бикса к ним намылилась заселиться на постоянной основе, гражданским троичным браком. Бедлам в бардаке а-труа, да и только, коли припомнить двиньковскую ироничную метафору из «Шестикнижия инквизитора».
Здесь же никаких тебе трехнутых ближних соседей не слыхать. Повидать их можно только на дворе, тех скамеечных сидельцев и сиделок побок с детским садом. Или же чисто случайно повстречаться с кем-нибудь другим, по-соседски незнакомым, поздороваться мимолетно между лифтом и входной дверью.