В рождественскую неделю Евген кроме закупки новогоднего провианта и пищевого сырья подводил итоги, подбивал баланс, почитай, минувшего года, составлял перспективный план на будущий год. Читал, размышлял, сколь ему свойственно, по-белорусски и по-русски.
«…Ключик, надо полагать, от полного досье Марьяна Птушкина из рук в руки мне сегодня на Бессарабке передал бывший сослуживец Петрусь. Завтра заеду в нужный банк и, вероятно, кое-что вскроется завлекательное… помимо ячейки в хранилище…
…Зазря это Татьяна грешит на Ольгу. Дескать, столбом телеграфным стояла, варежку разинула, женское разводное влагалище раззявила. Девчо гормонально соображает не хуже своей взбалмошной, верней, бесшабашной сестрицы в экстремальной обстановочке. Не расторгуй-манда, ухватила-таки дамскую торбу вдруг упокоившейся Евдокии. А в торбочке вложение ― приметный перстенек на три карата случайно так завалялся… помимо цифрового диктофона, которым всегда пользовалась хитрожопая покойница для записи деловых переговоров. Одна улика долой, зато другую мы очень кстати… ювелирно запустим в многотомное уголовное дело об аналоговом убийстве адвоката Шабревича, с отягчающими…
Итого, в кредите нам дано два, нет, три богатых схрона с оружием. Причем в первом нашлось и станковое, и зенитно-ракетное чисто армейское вооружение. Экое незаурядное наследие привалило мне на баланс от старшего поколения! Завлекательно, однако…»
Наряду с завещанным оружейным складом в подвале дядюшкина особняка в Боровлянах, Евген обнаружил, получил точные сведения о тайно складированном легком и тяжелом стрелковом оружии, средствах спецсвязи в родном доме на Ильича. Его, их, ему еще предстоит обревизовать, инвентаризировать.
«Замаскированный ход ведет из древнего бомбоубежища, деликатно уведомляет электронной почтой с того света покойный Алексан Сергеич. Послано любимому племяннику с полугодовой задержкой, программно по таймеру, из облачного хранилища, закодировано, ключи наши с ним старые, прижизненные… Они же подходят к его сверхсекретному политическому досье, о котором он не сказал даже Алесю Двинько…»
Послание от дядьки Сергеича не стало для Евгена Печанского совершенной неожиданностью. Когда-никогда Двинько об оном состоятельно предуведомил с прочими следственными частностями, о каких он знал, догадывался или намекал. Тогда как предновогодний визит вольного русско-белорусского стрелка Германа Бахарева тотчас вышел лицеприятным военным сюрпризом. Как-то забылось о том, о нем, о солидной рекомендации питерского брательника Севастьяна и московского пострела Ваньки Буянова.
«Ростов-папа, в кредит и дебет, а Киев ― летописная мама городов русских… Они сошлись…»
―…С ПЗРК «Игла», хлопче, совладаешь?
― Лёгка! Могу даже сержантом-инструктором.
― А с тяжеленьким «утесом»?
― Без особых проблем, Вадимыч. Но противнику крупнокалиберную проблематику сходно гарантирую, если хорошо обучу кого-нибудь вторым и третьим номером.
― О твоей, Гера, снайперской специализации поговорим отдельно. Скажем, в морозном и снежном январе, пока я буду партизанскую белорусскую думу думать.
На встречу с нами Нового года застанешься?
― Приглашаешь?
― Почему бы и нет? С командой познакомишься, сойдешься за рюмкой чая…
На постой по-простому встанешь завтра у охраны в Семиполках на хате у того самого олигархического Глуздовича. Будешь деда Двинько ко мне в Дарницу почтительно подвозить. Ты инструктор, он тоже… Его позывной ― «Экза».
― А я ― «Герасим», но не тот, который Муму утопил. Собачка лаяла на дядю фрайера, ― выдал смешным речитативом Герман.
― Зырит урка ― фрайер на майданчике, ― в тон Герману спел, пошутил Евген.
― Ну а какую-никакую ненавязчивую работенку в Киеве мы тебе подыщем, Гер Юрич, будь спок…
Герман и Евген эдаки добре засели, много чего усидели, приговорили нескучно вдвоем в дарницкой штаб-квартире в среду вечером.
― Я без чаю не скучаю, товарищ командир, мне бы водочки…
Сказано ― разлито. Пусть в свою рюмку Евген Печанский особо не подливал «Абсолюта».
«Герасим», плюс «Сымонка», «Базыль» ― на благо ротная компания наклевывается, не велька, але бардзо пожондна. Коли никто из них не сдаст, не продаст. Но то вряд ли. Такие вояки-мокрушники в опасных связях с державой сначала предпочитают поиметь от нее наличкой. И побольше! Только потом, внимательно изучив, прошерстив, не фуфельные ли баксы подсунули, проникшись цифирью и текстом на зелени, начинают с начальничками о Боге разважать. In God we trust, the rest ― in cash!
Надо бы сказать Тане со Змитером, каб позывные себе сочинили в шерсть…
Вось так вот, партизанам почестно быть карателями…И на святки не гадай, но планируй в драйв…»
В последнее время Евгению Печанскому весьма пришлись по душе многозначность и многозначительность по-английски и по-русски слов «драйв» и «драйвер».
«Чего-ничего не вышло у нашего старичья, в кайф и в драйв удастся молодым!»
Канун Нового года Евген провел изумительнейшим образом. Раньше-то в последнюю неделю, ― «конец года против шерсти!» ― неотвратимо и непреоборимо наваливалась какая-нибудь срочная работа. Или нудная отчетность, какую ну никак нельзя отсрочить, отложить на следующий год в бюрократическом ящике стола, спрятать в пыльной картотеке, внести по-быстрому в досье, в базу данных и забыть. Теперь же у него полноценные рождественские каникулы, душевно без заморочек, длительно.
«Хай тебе в Киеве политэмигрантом…»
Хорошенько подумав на досуге, Евген принял решение повременить с переносом разных уголовно-политических дел в международные судебные инстанции. Змитер с ним согласился.
«Старшому по-командирски виднее. Тем более, адвокаты бабла потребуют непомерно, навалом. Один Мишук чего стоит! Дружба, она ― конечно же, френдшип, а денежки юристам извольте по таксе за час работы и простоя…»
В четверг 29 декабря Евген ритуально священнодействовал ― по-новому украшал, доводил до совершенства, до идеала живую и большую европейскую елку в дарницкой гостиной. Гармонию наводил, эстетично баланс сводил с учетом гамбургских блистательных приобретений.
Он и Змитера тем увлек, тоже вдруг ощутившего, что такое рождественский отдых по-европейски. Что Новый год для истого газетчика, праздников и будней не различающего, если издание идет по жесткому графику? Это у читателей свято выходные дни, каникулы, а у него сплошь и рядом ― работа. Каб им, разлюбезным, было чего словесно почитывать.
Лиза, Тана и даже Одарка также не остались в стороне от новогодних праздничных настроений, предпочтений в благословенной Дарнице. И они восторженно включились в прекрасную, чудную настроенность на встречу новолетия, всем обещающего несомненные чудеса, исполнение заветных желаний, чаяний, уповании и многое другое в лучших чувствах добрых людей, неспроста придумавших отмечать Новый год. Не правда ли?
30 декабря Евген, словно старый год, проводил Алеся Двинько в Лондон. Распрощались дружески с наилучшими взаимными пожеланиями в канун наступающего новолетия от Рождества Христова. Договорились конфиденциально и сокровенно свидеться в Менске. Точную дату согласуют дополнительно. У растроганного прощанием Двинько ажно глаза повлажнели.
В тот же день Евген в добрых помыслах и думах отчасти продолжил, но и приступил к другим любимейшим кондитерским делам, к иным вкуснейшим приготовлениям к новогодней вечере на шесть призванных персон в Дарнице.
Позывной, ею только что придуманный, Тана сообщила Евгению на кухне с утра 31 декабря:
― Я буду, с твоего позволения, «Наткой», Вадимыч.
― Производное от женского имени?
― Да нет, думаю, повелительное наклонение: нате, пипец на вате, получи и распишись, на-тка. Вось в голову пришло…
― Принято.
― Aye, aye, sir!
Вслед за «Наткой» в дверях кухни прорезался «Грай». Это Змитер выбрал себе белорусский позывной, намекающий на профессиональную деятельность.