— А какие тебе нравятся-то?
— Я романтику люблю, — Лена застенчиво улыбнулась. — «Любовь и голуби» нравится, «Кавказская пленница».
— Будут и фильмы тебе, — меня начинало клонить в сон.
— Обещаешь?
— Честное пионерское, — я широко зевнул.
— Я тебе верю, — она снова уткнулась мне лицом в колени и старалась уснуть.
На самом деле я и представления не имел, как мы будем с ней жить. У меня нет ни документов, ни паспорта, ни даже свидетельства о рождении, а даже если бы всё это и было, всё равно все эти бумажки бесполезны в Советском союзе.
Нужно было что-то решать, ведь у меня даже квартиры нет, а моей новостройки, наверное, нет и в планах. Родственники меня не признают. Да и как моя мать, который сейчас по моим подсчётам всего двадцать пять, воспримет появления своего семнадцатилетнего сына?
Может мне поможет Коршаков? Всё-таки он не последний человек в КГБ, может хотя бы квартирку для нас выбьет, пока Союз не рухнул? Если не ради меня, то ради Лены уж точно. Но сейчас ещё рано об этом думать, я ещё с «Совёнком» не разобрался.
Интересно, что там твориться в деревне? Начали ли нас искать? Позвонили ли Ольге Дмитриевне и Коршакову? Или Алисе удалось нас как-то прикрыть? Снова слишком много вопросов, нужно остановиться.
Дождёмся утра, а там уже видно будет, загадывать в этом мире бессмысленно, всё равно не знаешь, что ждёт завтра, какой ещё сюрприз подкинет тебе судьба.
Глаза начали слипаться и очень скоро я уснул, снова провалился в какие-то неразборчивые, странные сновидения, в очередной раз убежал от реальности.
***
Я очнулся в каком-то странном помещении: плотные ряды стульев, сцена подсвеченная прожектором, огромное количество людей, которые притом жутко шумели, красные флаги, ленты повсюду.
Промеж рядов пробежали два парня в будёновках и с шашками наперевес, они поднялись на сцену и скрылись за кулисами. Больше всего это место походило на школьный актовый зал, причём весьма роскошный.
По правую руку от меня сидела какая-то пожилая женщина, на вид ей было лет шестьдесят не меньше. Она была облачена в старомодное красное платье, на шее накинут вычурный шарф, на глаза надеты очки в изящной тонкой оправе.
— Извините, — я обратился к женщине, но она меня похоже не слышала. — А где мы?
Странная незнакомка не реагировала на меня, а продолжала скучающими слегка прикрытыми глазами смотреть на пустующую сцену. Но совершенно случайно я заметил Коршакова, сидящего через сидение от меня.
«А что он тут делает? — Меня вдруг охватила паника. — Где я?!
Неожиданно раздался громкий хлопок в ладоши, свет в зале погасили, а на сцену вышла высокая подтянутая девушка в чёрном строгом костюме, она откашлялась и с нескрываемым пафосом начала говорить:
— Граждане и гражданки, сегодня седьмого ноября, в этот значимый и такой любимый нами день, наша школа решила организовать концерт самодеятельности, посвящённая Ленину и октябрю.
По голосу было слышно, что ведущая сильно волнуется, дыхание у неё сбивается, глаза испуганно бегают по залу, она переваливается с ноги на ногу и сжимает кулаки.
— Ну да, — послышался тихий и ворчливый голос странной женщины справа от меня. — Заставили детей воспевать убийц.
— И наш концерт торжественно открывает школьный хор!
Все дружно захлопали и замерли в ожидании выступления, один я сидел и оглядывался по сторонам ничего не понимая. На сцену выбежало множество детей, человек двадцать по моим подсчётам, все одеты в коричневую школьную форму.
Среди всей этой толпы я с удивлением заметил и Лену, её фиолетовые хвостики ярко выделялись на фоне остальных причёсок. Она стеснялась, вжимала голову в плечи, нервно прибирала ногами и с ужасом взирала на зал.
Наконец раздался высокий голосок какой-то девчушки стоявшей в правом конце хора. Сначала я не мог её узнать, но яркие рыжие волосы, заколотые в два хвостика, хмурый взгляд и надменная стойка выдавали в девочке Алису.
— Отречёмся от старого мира, — затянула Двачевская. — Оттряхнём его прах с наших ног!
«И как она только согласилась это петь? — Я невольно усмехнулся. — Судя по её взгляду, не по своей воле»
Её слова подхватили и остальные ученики, пели «рабочую марсельезу», очень древнюю и очень революционную песню. В моё время её уже и не услышишь. Но запевали они замечательно. После пары куплетов, вступила Лена:
— Сгинет лож, сгинет зло навсегда, — её звонкий высокий голос слегка дрожал от волнения. — И сольются в одно все народы.
Закончили же песню всем залом: «В вольном царстве святого труда». Раздались громкие аплодисменты, некоторые хлопали стоя. Женщина справа от меня изменилась в лице, она плевалась, ворчала и всячески показывала своё недовольство.
Концерт продолжался ещё полчаса, выступали с разными номерами, на которые мне не особо интересно было смотреть. Я всё пытался выловить глазами или Лену, или Алису, но так и не смог. Наконец свет снова зажгли и на сцену вновь вышла ведущая.
— Благодарим за ваше внимание, — всё так же неуверенно продолжила она. — Этот концерт мы бы хотели посвятить всем жителям нашей необъятной родины, каждому товарищу, каждому рабочему. Но увы, он подходит к концу, и пора нам прощаться.
После символической раздачи цветов и поклона, у выхода начала скапливаться толпа. Похоже меня никто не замечал, ни Коршаков к которому я подошёл, ни люди вокруг, ни эта ворчливая бабка.
Из-за кулис выбежала Лена, на лице у неё сияла улыбка, глаза радостно светились. Она бежала прямиком к Коршакову, бежала так быстро, что едва не спотыкалась на лету. Лена достигла отца и крепко обхватила его, но ответной реакции от мужчины не последовало.
— Тебе понравилось? — Она выжидающе посмотрела на него. — Я хорошо спела? Мне совсем чуть-чуть слов дали, чтобы я не запуталась, но я старалась!
Странно, сейчас она была похожа на Мику, наивно тараторила, пытаясь упихнуть как можно больше информации в одно предложение, отчего уловить суть её разговора было трудно.
— Неплохо, — сухо ответил чекист и даже не посмотрел на Лену.
— А ты надолго? — Девочку кажется не смутил холод отца. — Мы сходим в зоопарк? Нет, лучше в кино.
— Ненадолго, — безразличность Коршакова злила меня. — Я оставлю тебе денег, сходишь одна.
— Никуда она не пойдёт! — Вмешалась сварливая бабка. — Только позорить нас будет перед людьми. Дети сейчас и так не шибко умные, а она так и вообще…
— Мама, — Коршаков сделал ударение на последнюю гласную. — Попрошу держать своё мнение при себе!
— Конечно, — женщина насупилась. — Ты же у нас цепной пёс, как партия скажет, так лапки к верху и язык по ветру…
— Помолчи лучше, — нахмурился мужчина.
За всей этой руганью, они даже не заметили Лену, которая обиженно повесила голову и зашагала в сторону небольшой группы школьников, которые столпились у широкого окна. Как скоро выяснилось, центром внимания стала Алиса.
Двачевская сидела на подоконнике и вальяжно облокотившись на стекло, попивала что-то из металлической фляги и зная Алису, я могу предположить, что там точно не яблочный сок.
— Ну ты и затянула, — рассмеялся один из парней, окруживших её. — О-о-отречёмся от старого, ми-и—ра-а-а!
— Тебе сразу прописать или, как? — Пригрозила Алиса. — Потом только жаловаться не беги.
— Да чё ты сразу начинаешь, — парень отмахнулся. — Шутка же.
— Тоже мне, Петросян нашёлся, — фыркнула девочка.
— Но затянула всё равно уморно, ДваЧе — кинул паренёк и резко скрылся.
— Ну крысёныш! — Алиса вскочила с подоконника и хотела было броситься за несчастным, но её остановила подошедшая Лена.
— Привет, — тихо поздоровалась она. — А твои родители тоже здесь?
— Здорово, — она перевела взгляд на девочку. — Мои-то? Нет конечно, что им тут делать?
— Ну как же, — Лена удивилась. — Поддержать тебя.
— Разве что ремня мне всыпят, — усмехнулась Двачевская. — Вот и вся поддержка.