А дальше чемпионов и призеров зимних Игр посадили в поезд, который из Инсбрука нас привез в какой-то другой город. Там мы пересаживались в поезд до Парижа.
Мы ехали в таком вагоне – с тремя пассажирскими полками. На нижней полке лежала Татьяна Тарасова. На среднюю, куда и влезть-то нельзя было – протиснулась я, худая еще была. А надо мной с температурой сорок помирал Андрей Миненков. Мы взяли его к себе в купе, чтобы он других спортсменов не заразил.
Вот в таком замечательном виде победоносная сборная по фигурному катанию отправилась в Париж после Олимпиады на показательные выступления.
Нас поселили в Париже в гостиницу где-то в центре. А мы уже не хотим ни-че-го. Акклиматизация в австрийских горах прошла, и вот в Париже, на равнине, – вторая акклиматизация. Какой организм такое выдержит?
Зато через месяц в шведском Гетеборге на послеолимпийском чемпионате мира – 1976 условия были прекрасные. Мы приехали в свои пятизвездочные гостиницы и выигрывали все, что возможно.
После этого надо было заканчивать. Я ребят не подталкивала к такому шагу. Они сами к этому пришли. Осенью 1976-го.
Всегда говорю, что я хороший тренер – потому, что не отбила охоту у своих учеников заниматься тренерским ремеслом.
Людмила Пахомова стала заниматься с молодыми фигуристами сразу после спортивной карьеры и, если бы не страшная болезнь и несправедливо ранняя смерть в 39 лет, могла стать большим тренером.
Александр Горшков уже много лет возглавляет нашу Федерацию – и только по его просьбе я иногда еще берусь за тренерскую работу со спортсменами национальной сборной…
У нас до сих пор с Сашей очень доверительные отношения, в которые мы никого не впускаем.
Мне повезло с Пахомовой и Горшковым. А они, может быть, считали, что им повезло со мной…
Александр Горшков,
олимпийский чемпион, президент Федерации фигурного катания на коньках России
– С Еленой Чайковской мы кровные брат и сестра – в прямом смысле.
Когда я находился между жизнью и смертью в железнодорожной больнице, под утро ко мне пришел главврач, которому я сказал, что у меня чемпионат мира через месяц, а тот сообщил, что меня готовят к срочной операции и уже послали за великим Перельманом.
Что мне вливали, я узнал позже. И про то, что у Чайковской тоже брали кровь для меня и меня в тот момент это спасло. То есть после операции мы оказались родными по крови – но к тому времени, за годы работы с ней мы и так уже стали как брат и сестра. И вообще мы с Милой и Лена с Анатолием Михайловичем были семьей. И родство наше родилось не в той больнице, не на операционном столе – гораздо раньше.
Мы для Чайковской всегда были парой номер один. И чувство ревности к будущим олимпийским чемпионам Наташе Линичук и Гене Карпоносову, которые катались рядом с нами, не возникало никогда. Отблески их золота светились в будущем, где-то через годы после нас. А мы все равно оставались и для тренера, и для мира дуэтом Number One. Лена иногда просила нас им помочь. И тогда я вставал в пару с Линичук, а Мила – с Геной Карпоносовым. Но при этом Чайковская всегда нам уделяла внимания больше всех – а ведь при нас у нее появлялись и другие ученики, члены сборной страны.
Мне никогда не приходилось размышлять над особенностью атмосферы в группе Чайковской – просто потому, что нам не с чем сравнивать. Я почти всю жизнь в большом спорте занимался у нее. Когда мы только начинали, Лене, кажется, было 27 лет. Поскольку разница в возрасте у нас была минимальная, это накладывало отпечаток. Поначалу мы общались как ровесники, но при нужной доле уважения, которая требуется в отношении тренер – ученик.
Что могу сказать определенно – она пыталась создать отдельный мир. Группа Чайковской – это нечто обособленное. Свой мир внутри большого мира.
Мы всегда стремились вместе создать танец, который стал бы интереснее, сложнее предыдущего. И это непростой процесс. Сложность увеличивается оттого, что ты наверху, – и приходится соревноваться уже не с соперниками, а с самим собой. И нам не всегда удавалось добиться прогресса – каждый раз находить музыку, которая оказалась бы еще интереснее… Был год, когда не смогли найти ничего лучше уже откатанной произвольной программы – и мы были вынуждены ее оставить и на следующий сезон.
Да, одной из вершин принято считать наше с Чайковской танго «Романтика». Оно было оригинальным танцем, но позже мы адаптировали его под обязательный. И он вошел в программу, которую катают до сих пор. Например, это танго блестяще исполнили канадцы Марины Зуевой в олимпийском Ванкувере.