Я сидел в окопе, или в траншее, не знаю точно, как назвать ту грязную яму, где помещались те несколько человек, а среди них я. Все были одеты в военную форму, с бронежилетами, в касках и с автоматами. Почему то у всех были америкаские винтовки, а у меня акс. Была ночь, шел дождь. Мы промокли, но было лето и особого дискомфорта это не вызывало. Хотелось есть, а еще больше пить. Я открыл рот, чтоб спросить где мы, но отец тут же закрыл мне его рукой, приставил палец к губам, показав, что нельзя пройзносить не звука. – Ага – подумал я – значит он тоже здесь! Это хорошо -
Кажеться я уже замечал, что был трусом, но как любой мальчишка (а в душе я таким и оставался) лелеял мечту о геройческом поступке. Героический же поступок конечно же должен был пройзойти на войне. И вот я тут. В грязной луже, в кромешной тьме, весь мокрый, голодный, с автоматом и несколькими рожками. Не знающий и неумеющий ничего связанного с военным делом. Но рядом был отец. Он то умел. Дело в том, что на протяжении всей жизни, всегда, когда мне надо было действовать, появлялся отец и практически делал все за меня. Грех было жаловаться, но с другой стороны, это способствовало моему постепенному убеждению в собственной ничтожности, что по сути и было правдой, ибо я ничего толком не умел, и все что как бы было сделано мной, было сделано им. Но даже при таком раскладе мой "комплекс неполноценности" был найгран. Я ничего не умел, не потому, что не мог этому научиться, а просто потому, что был "выше этого". Ленивый, но талантливый – Классика! Когда понадобиться, тогда и сделаю! Раз уж говорить не разрешалось, оставалось думать. Я солдат! С виду могло показаться иначе, но я то видел всю несуразность картины. Карикатура. Абсурд. Я не мог убить человека. Не под каким предлогом. Хотя, может и мог? Себя со стороны конено я не видел, но представлял примерно, как выгляжу. Вспомнился эпизод из отрочества, когда пойманный за хулиганство сидел в кабинете зам-начальника угрозыска районной милиции и дожидался освобождения. Не то ждали звонка кого то высокопоставленного, не то конверта с "отступными". На полке лежало несколько книг. Поскольку атмосфера была вполне дружелюбная, я спросил можно ли мне посмотреть книги, на что получил несколько непонимающее согласие слегка удиленным кивком и пожатием плечами. Мол, почему такая странная мысль могла родится в моей голове, смотреть книги? Словно по умолчанию там никто не должен был читать, ни хозяйн, не гости. Может потому, что хозяевам тут не до книг, а гостям тем более. Ни те, ни другие не хотели там задерживаться. И то, что я обнаружил среди этих нескольких книг, запомнилось навсегда, и теперь мне, стоящему в луже с автоматом, казалось таким же сюреализмом, как теперешнее свое стояние тут. Парадокс -Пико Дела Мирандола среди пары примитивных детективов и нескольких юридических буклетов. Вот никогда и ни за что не поверю, что та свинья в погонах читал Мирандолу. Не то, что читал и не "понравилось" (ну т.е. ничего не понял), нет! Тут он в меньшинстве бы не оказался, и ничего страшного. Речь вовсе не об этом. Но надо было спросить, каким чудом появилась у него эта книга, или кому она принадлежит. А ведь интересно! То был совсем "нейзвестный" Мирандола, а не растиражированный "Сервантес" или "Бальзак" или на худой конец " какой нибудь" совсем непонятный, но знакомый по обложке "обязательных изданий" Бэккет или Джойс…
– "Христианство не в готовности убить за Бога, а в готовности отдать за него жизнь" – говорил Отец Сократ когда то, и сейчас как раз было время и место, чтоб вспомнить об этом. А то что я сейчас здесь, это что? Первое или второе? Или ни то ни другое? Зачем Богу чья либа смерть? Или чья то война? Интересно ли ему кто "прав"? Ведь у каждого своя правда. У каждого свой Бог.
Меня начинало знобить. Не от холода, не от страха. От нервного перенапряжения. По скудному, но все же опыту я знал, что ожидание драки всегда труднее самой драки, но то была драка, максимум поножовщина. Случалось конечно, что стреляли, но почти никогда без причины и старались причинять поменьше вреда. Больше стреляли в ноги. А тут? Самое странное заключалось в том, что те, в кого я гипотетически должен был стрелять, не имели лица. Т.е. лица они конечно имели, и руки и ноги и все остальное. У них были имена, родители, семьи и т.д, они были личностями, но не для меня. Они не были людьми в обычном понимании. Если бы они таковыми являлись, я бы не смог их убивать. Я не мог убивать людей с лицом, именем, личной и общественной жизнью. Тех, у кого могут быть матери. Нет, они не были людьми! Они были врагами, а враг это другое…