Было безумно стыдно после того откровения в кабинете шерифа о том, что она любит и встречается сразу с двумя мужчинами, да к тому же родными братьями. Но Джим воспринял это вполне адекватно, чего не скажешь о Рике. Они долго спорили, все на повышенных тонах, и снова чуть не дошло до драки. Тогда Кэндис опять стало плохо, и если бы не ее почти обморочное состояние, то мордобоя прямо в полицейском участке было бы не избежать.
Снова госпиталь, в который ее повезли уже Паркеры, хотя она сопротивлялась, снова анализы. Но все было не так страшно, как казалось и как думали Шон и Лукас, носясь с ней, как с хрустальной вазой. И вот она уже три недели живет в доме Барбары Паркер и даже спит одна на большой кровати, потому что доктор сказал о нежелательности интимной близости пару недель.
Первую неделю Кэндис боялась всего, неизвестных звонков, боялась визита миссис Паркер с ее очередными угрозами и такой горькой правдой, что она непременно вылила бы на нее о недостойности ее сыновей. Но все было тихо, и она расслабилась. По утрам как обычно тошнило и кружилась голова, но доктор сказал, что это вполне нормальная реакция организма на беременность, в первый триместр все примерно так и протекает у большинства женщин.
А еще ей жутко хотелось секса, даже в этом самой себе признаться было стыдно. Кэндис просыпалась среди ночи оттого, что так сладко тянуло живот, и грудь была такой чувствительной к ткани, что хотелось раздеться. Но ни Шон, ни Лукас, словно сговорившись, не приближались к ней и не касались ее. Нет, они очень заботились, опекали, оберегали, но ничего того, что было раньше не происходило между ними, словно она их младшая непутевая сестренка, это начинало раздражать.
Вот и сейчас, стоя перед зеркалом, Кэндис оглядела себя, остановилась взглядом на животе, провела по нему рукой, посмотрела на сидящего в кресле сзади нее Лукаса, он что-то рассматривал в телефоне. Доктор сказал, что срок всего около семи недель, живота еще не было видно, но то, как она себя чувствовала, было необычно.
— Лукас.
— Да, Конфетка.
— Я могу попросить тебя сделать мне какао?
— Да, конечно
Лукас ушел, а девушка сняла купленное платье, оставшись в одном белье, аккуратно убрала его в большую гардеробную, в которой теперь висели ее новые вещи, купленные братьями Паркерами. Любая девушка чувствовала бы себя золушкой, но только не она. Не хватало именно того, что было раньше: страсти, желания, влечения, огня в глазах ее любимых мужчин, а не страха за ее здоровье каждый раз, когда ее тошнит.
Грудь снова болезненно ныла в кружевном бюстгальтере, сняла его, сжала руками, чуть надавив на соски, по телу пронеслись мурашки. Хотела принять душ, но, накинув халат, спустилась вниз, на кухню.
Лукас стоял к ней спиной, наверняка готовил какао, без рубашки, широкие плечи, узкая талия, низко сидящие джинсы.
— Лукас.
— Да, малышка, твой какао почти готов.
Подошла совсем близко и провела рукой по теплой коже. Прижалась, поцеловала спину, Лукас напрягся.
— Ты больше не хочешь меня?
– С чего ты так решила? — он резко обернулся, по столу что-то зазвенело, посмотрел на девушку, прямо в глаза.
— Потому что это так. Ни ты, ни Шон больше не прикасаетесь ко мне, словно я больная.
— Господи, да что ты такое говоришь, малышка, — Лукас засмеялся, поправляя ее волосы. — Ты даже не представляешь, как я хочу тебя, но доктор сказал подождать.
— Девять месяцев? Вы будете ждать девять месяцев?
Кэндис распахнула халат, соски были напряжены, торчали острыми вишенками, грудь стала больше, налилась возбуждением.
— Черт, маленькая, а вот это запрещенный прием. Ты не представляешь, как гудят мои яйца все это время. Я даже передергивал несколько раз в душе.
— Какой ты пошляк. Поцелуй меня.
— Я поцелую, но уже не остановлюсь.
Лукас жадно рассматривал ее грудь, боясь к ней прикоснуться, словно это будет его точкой невозврата к тому, что и так неизбежно произойдет. Накрыл упругие полушария ладонями, член стоял, больно упираясь в молнию джинсов.
Кэндис не успела опомниться, как оказалась сидящей на столе, а Лукас уже покрывал поцелуями ее шею, плечи, грудь, вбирая в рот чувствительные соски. Его руки были везде, послышался треск рвущейся ткани, и вот уже на ее припухших половых губах его пальцы.
— Нереально сладкая Конфетка. Как же я скучал по тебе. Такая уже мокрая…черт, малышка…как же я хочу тебя.
Лукас растирает возбужденный клитор, Кэндис дергается, словно от тока, удовольствие проносится по телу. Она зарывается пальцами в его волосы, притягивая к груди, подставляя ее для откровенных ласк.