В сарае Амори и Габриэль прилежно фехтовали, однако торчащая из волос солома и сонные взгляды позволили барону догадаться об их нерадивости. Щедро отвесив мальчишкам по подзатыльнику, Симон увеличил дневную норму занятий. Больше юноши не пытались увильнуть от тренировок.
— Ну что, Амори, узнал, что за красавица похитила сердце нашего Габри? — Алиса закончила штопать рукав, откусила нитку и, увидев, что у сына отвисла челюсть, добавила: — Неужели вы решили, что, став взрослыми, научились скрывать от меня свои чувства?
Глядя на изумленные лица молодых мужчин, она невольно расхохоталась, и ее лицо вмиг преобразилось, сделавшись очаровательным.
***
— Что за шум?! — встревоженно воскликнула Агнесса, услышав пронзительный звук сигнальных рожков, доносившийся с улицы.
На первом этаже раздавались возбужденные голоса. Испытывая недоброе предчувствие, она торопливо спустилась к челяди.
— Говорят, папа римский окончательно признал права на завоеванные земли за этим жестоким варваром — Симоном, — возбужденно рассказывала служанка, только что вернувшаяся с рынка.
— И теперь он официально будет именоваться графом Тулузским, герцогом Нарбонны, виконтом Безье и Каркассона, — морщась, словно от физической боли, перебила ее вошедшая в кухню баронесса и махнула всем рукой, разрешая не вставать.
— А сейчас барон отправится к французскому королю Филиппу, чтобы получить из его рук инс… инстру…
— Инвеституру, — подсказала Агнесса сложный термин. — Документ, официально подтверждающий власть Симона на уже завоеванных им землях.
— Верно! Но перед поездкой в Париж его величество решил принять у тулузцев клятву верности. Поэтому он скоро будет здесь, — закончила служанка, и все тоскливо замолчали.
На улицах, привлекая внимание, продолжали оглушительно реветь рожки. Это герольды на рыночных и соборных площадях, возле трактиров и на оживленных перекрестках громко зачитывали приказ нового графа о том, что через неделю в Нарбоннском замке состоится церемония взаимной присяги. Глашатаи и кони были облачены в красно-белые цвета герба Монфор; это указывало на то, что предстоящему событию Симон уделял особое внимание.
Тревожный гул, состоящий из звона колоколов, гудения рожков и криков глашатаев, повис черной пугающей тучей, и город охнул, но знал: надо идти. Это закон, а его образованная Тулуза ценила.
В особняке Лонжеров начался переполох, который возможен только в доме, где три знатные дамы собираются выйти в свет, да еще куда — в Нарбоннский замок! Баронесса не была там уже несколько лет. И столько же почти не обновляла свой гардероб. Несмотря на достаток, купить приличный дамаст или бархат в стране, где торговые пути разрушены войной, не представлялось возможным. Взрослеющим девушкам приходилось довольствоваться тканями низкого качества или же нарядами, перешитыми из платьев самой баронессы.
Но разве можно явиться на церемонию присяги, пусть и к неотесанному северянину, в старом платье? Этого Агнессе не позволяло ее женское тщеславие! Она задействовала свои связи и все-таки приобрела несколько отрезов великолепной материи. Срочно привлекли к работе портних с ближайших улиц, сама баронесса с дочерью и племянницей день и ночь вышивали сложные узоры, но к назначенному дню умопомрачительные туалеты были готовы.
Наряд Агнессы состоял из пурпурной котты и бордового сюрко, проймы которого были отделаны мехом серебристой лисы. На голове баронессы красовался затейливо драпированный вимпл из тончайшей реймской ткани. А вот юные дамы повздорили из-за цвета ткани. Обе пожелали быть в ярко-зеленом.
— Девочки, не ссорьтесь, у меня голова идет кругом! Сделаем так, — сказала наконец баронесса, — ты, Сабина, наденешь голубое платье и привяжешь к нему зеленые рукава, Аделаида же сделает наоборот.
— Хорошо, — тут же уступила племянница, понимая, что подобные торжества очень важны для ее кокетливой кузины.
Сабине же и без них прошлой зимой было весело. Она прекрасно проводила время с Кретьеном (поздней осенью он вернулся в Тулузу, возмужавший и загорелый). К тому времени воспоминания о Габриэле почти стерлись у нее из памяти, а вот тоска по катару, сплетенная из детских романтических грез, лишь усилилась. Юноша продолжал педантично навещать дом Лонжеров раз в неделю, и Сабина очень радовалась этим встречам. Они с Кретьеном с неугасаемым интересом говорили обо всем на свете, уютно устроившись у камина с бокалом гипокраса[24] в руке, а чаще прогуливаясь по заснеженному зимнему саду и наслаждаясь свежим морозным воздухом. Но повсюду за ними следило недремлющее око Агнессы. Именно тетю Сабина считала виновницей того, что их с Кретьеном отношения не шли дальше невинных бесед. Ничего не замечая, мечтательная девушка упорно ткала в своем воображении полотно истинной любви.