— Потрясающе! — воскликнула Аделаида.
— Мадам Агнесса, простите, что испортил дорогую вещь[27]. Но чем рассказывать об опасности наточенного оружия, лучше один раз показать, — скромно произнес Габриэль.
— Не стоит, шевалье. Я не меньше девочек восхищена тем, как виртуозно вы владеете мечом. А свеча? Теперь их будет две! — засмеялась баронесса.
Все-таки жаль, что ей не двадцать лет. Всецело попав под чарующее обаяние шевалье, Агнесса весь день чувствовала себя беспечно-легкомысленной, и лишь когда пришло время прощаться, вздохнула украдкой, вспомнив о разнице в возрасте. И искренне позавидовала племяннице.
***
— Габри! Когда освободишься, зайди ко мне! — крикнул Амори в окно.
Его друг раздавал последние приказания ночной страже, охранявшей крепость: д’Эспри исполнял обязанности шателена Нарбоннского замка.
Обосновавшись в главной резиденции тулузских графов, Симон де Монфор перевез сюда свое огромное семейство, в том числе и пятерых маленьких детей, охрану которых мог доверить исключительно надежному человеку. Уезжая в Париж, де Монфор поручил это Габриэлю. И не столько из-за того, что тот был отважным рыцарем, сколько потому, что шевалье умел договариваться с людьми. Во враждебной Тулузе, готовой в любой миг вспыхнуть мятежом, способность находить компромисс с консулами города была важнее воинской выучки. И де Монфор, зная, что его воспитанник обладает недюжинным умом, великолепно владеет местным наречием и, главное, прекрасно управляет собственными эмоциями, а не хватается чуть что за меч, не колеблясь назначил его на должность управляющего замком.
— Надо зажечь светильники! — Габриэль с трудом разглядел во тьме сидящего в углу комнаты Амори и тут же приказал своему оруженосцу Анри прислать слуг с огнем, а его самого отправил спать.
— Ты в последнее время так сияешь, что и огня не надо, — буркнул Монфор-младший, опрокинув в себя остатки содержимого внушительного кубка. Затем наполнил второй кубок и подал его приятелю, как только тот на ощупь устроился в кресле напротив. — Хороший у тебя оруженосец — немногословный, исполнительный. Да и здоров как медведь, не страшно в бою за собственную спину.
— Не спорю. Я долго подбирал нужную кандидатуру, пока не нашел кого надо. И за два года — никаких нареканий! — Габриэль заметил, что его друг не в духе, и, дождавшись, когда слуга, зажигавший огонь в масляных лампах на высоких бронзовых подставках, выйдет, добавил: — Ну как, осваиваешься в новом доме?
— Чувствую себя вором, забравшимся в чужое жилище, — горько отозвался Амори. — Сегодня узнал, что по иронии судьбы мой выбор пал на покои сына графа Тулузского. И сейчас мне довольно мерзко, оттого что я сижу в кресле Раймона-младшего, пью из его кубка и любуюсь из его окна на его же Тулузу…
— Отныне граф Тулузский — твой отец! — Осознав, что друг изрядно выпил, Габриэль попытался обойти скользкую тему, но лишь разозлил его.
— Брось нести чушь! Ты знаешь мое мнение о нынешней войне и о законности наших прав на все эти громкие титулы…
— Тише, не кричи. Давай прекратим этот ненужный разговор, иначе вновь проговорим до утра, зайдем в тупик и лишь испортим себе настроение. А оно у меня сейчас очень хорошее!
— Заметно! В твоих глазах столько счастья, что невозможно смотреть в них без зависти. — Амори успокоился, и Габриэль понял, что его решительный тон, как всегда, подействовал на друга убедительно. — Насколько я понимаю, ваши с Сабиной отношения развиваются весьма успешно?
— Не так стремительно, как хотелось бы, но она мне безумно нравится. Я еще не встречал таких девушек. — Д’Эспри, выбрав из двух зол меньшее, предпочел обсудить свою личную жизнь, а не поступки Симона де Монфора.
— Можно подумать, что у тебя огромный опыт в общении с дамами.
— Ты прав. Беседы с женами и сестрами наших рыцарей не в счет, услуги продажных девиц — тем более, — легко согласился Габриэль и с наслаждением сделал большой глоток густого темного вина.
Амори чуть не сказал, что у победителей есть определенные права на женщин покоренных городов, но вовремя вспомнил о принципиальности — соратники называли это дуростью — своего друга. И ему вспомнился случай, произошедший пару лет назад в одном из завоеванных городов.
Небольшая, давно захваченная крепость, расположенная в горах. О погромах там уже позабыли, и жизнь была вполне мирная. Амори и его друг шли по узкой улочке, как вдруг из ближайшего дома послышались истошные женские вопли. Габриэль первым ворвался в здание и увидел, что пьяный рутьер навалился на полуобнаженную худенькую девочку лет десяти, собираясь ее изнасиловать. Мать ребенка, вся в кровоподтеках и в разодранном платье, пыталась оттолкнуть его, но негодяй с силой ударил ее в живот, и женщина отлетела в угол небольшой комнаты. Одним прыжком оказавшись рядом с наемником, Габриэль схватил его за плечо и рывком развернул к себе, намереваясь образумить. Однако в мутных пьяных глазах по-прежнему бушевала лишь животная похоть. Не тратя слов, д’Эспри перерезал рутьеру горло. Не успев ничего понять, тот удивленно обхватил руками шею, из которой фонтаном била кровь, и в предсмертных судорогах скатился с кровати на пол.