"Это государство нужно мне, чтобы я мог чувствовать себя человеком" - в этой фразе не хватает прилагательного - "чтобы я мог чувствовать себя"западным" человеком". Йорам Канюк понимает (и допускает) взаимоотношения людей, только как отношения личностей, и только в той специфической форме, в какой они согласуются с обычно подразумеваемыми идеалами привычной нам цивилизации. В реальных же конфликтах участвуют народы, большинство членов которых индивидуально далеки от всех и всяческих идеалов, в том числе и тех, что приписываются их цивилизациям.
В конфликтах участвуют народы, но переговоры ведут только узкие группы (а то и единственный человек!). От того, кому была вручена судьба переговоров и каков был механизм этого выбора, зависит будущее обоих народов. Больная совесть редко отягощает души политических лидеров, но, несомненно, что, по крайней мере с нашей стороны, они учитывают влияние поэтов и писателей на голоса избирателей.
Два миллиона палестинцев были отданы в руки Ясира Арафата, чтобы у израильских интеллектуалов была чистая совесть, чтобы "мы знали, что поступили правильно".
А не могло ли случиться, что даже "поступая правильно" наши политики сделали при этом неправильный выбор? В конце концов, когда борьба наших интеллектуалов еще только начиналась, Арафат был не единственной возможной кандидатурой. Может быть если бы выбор партнера для переговоров меньше зависел от "писателей, поэтов и людей искусства", удалось бы обойтись меньшим количеством жертв с обеих сторон? Нечто подобное ведь произошло и на Кубе:"Родина или смерть!", "Куба - да! Янки - нет!". Сколько поэтов вложили свою душу в это затянувшееся бедствие "острова свободы"? Честолюбие таких людей, как Кастро или Арафат (также и Саддам Хусейн, Кадаффи) не ограничивается локальной задачей возглавить "свое" государство. Не будучи в силах обеспечить своему основному населению сносное существование, они зато дарят неискушенной молодежи вдохновляющую романтику вечной, "справедливой" борьбы и используют свое государство, просто как инструмент мировой политики. Сотни кубинцев зазря сложили кости в странах Африки и Латинской Америки, и палестинцам предстоит такая же почетная миссия в мусульманском мире.
Подобно Фиделю Кастро, Арафат очень многому научился у бывшей "Империи зла", по-видимому, главным образом в отделе дезинформации КГБ. Отличие и удача его движения в сравнении с европейскими террористами (например, германской бандой Баадер-Майнгоф или итальянскими "Красными бригадами"), так же как и он поддержанными (или созданными?) КГБ, состояло в том, что европейцы принадлежали к той же западной цивилизации, с которой боролись, и потому действовали против своей гуманно-христианской традиции. Арафат же действовал в согласии со своей мусульманской средой, которая не знала гуманизма и не нуждалась в оправдании насильственных действий. Если вопрос о соотношении цели и средств иногда отягощал совесть европейских авантюристов ("Можно ли строить храм всеобщего благополучия на слезинке одного ребенка?"), то террористические средства Арафата всегда остаются в гармоническом соответствии с его целью и поддерживают вековую народную мечту о сокрушительной победе над неверными. Европейские террористы как бы жертвовали собой, брали грех на душу и порывали с моралью и обществом ради великой, всеобщей цели. А члены ФАТХа, напротив, выполняют почетный долг всякого правоверного, забытый за повседневными заботами о хлебе насущном, и пользуются одобрением своих родных и религиозных авторитетов.
Новый элемент, который Арафат внес в движение, состоял в умелом использовании европейских формул: "палестинский народ", "беженцы", "израильская оккупация", "неоколониализм", "право на возвращение", "мирные усилия", которые располагают к нему сердца западных обывателей. Все эти слова-клише по разному не соответствуют своему исходному, западному смыслу, но в сочетании создают в сознании европейца (в том числе и еврея) какое-то подобие недовыполненных обязательств по отношению к несчастному палестинскому населению. Нечто вроде нечистой совести, которая просыпается у всякого здорового человека при виде чужой безысходной нищеты и болезней. Как будто палестинцы живут хуже жителей других арабских стран, или будто мы могли бы взять их за руку, благополучно провести сквозь все омуты и лабиринты их собственной истории и без потерь вывести на сухое место.