– Вели-ка, друг мой, заменить это чудище, – Алекс кивнул на стол, – пусть поставят что-нибудь попроще и попрочнее. И вели привезти мне отливки самой лучшей бронзы, которая у вас выплавляется. Я на них взгляну, а потом мы сходим в плавильни, посмотрим, что там делается. К полудню пусть мне доставят образцы селитры и серы. Древесный уголь, надеюсь, у вас водится?
Корсу вытаращил глаза:
– Великий Кумат, зачем это тебе?
– Не рассуждай, делай что я говорю.
Хо-хо, ребятки, мы наведем здесь порядок. Начнем с пороха, это главное. А также посмотрим на их уровень обработки металлов. В принципе, отлить пушечный ствол не составляет особенного труда, вопрос в том, как избежать его сверления. Придется очень тонко и грамотно делать форму, потом пройтись по готовому каналу – это уже не проблема. Свинца здесь, похоже, навалом, значит, ядра отольем. Если мне удастся изготовить самую примитивную пушку – весь этот мир у меня в кармане.
– Корсу, тебе сейчас какие-нибудь войска подчиняются?
– Да, Посланник, дворцовая стража, почти две тысячи человек, а также городская, портовая и таможенная. Основными войсками я не могу командовать без ведома Совета.
– Хватит и этого. Прикажи завтра к полудню собраться всем на дворцовой площади. Исключая, конечно, тех, кто несет дежурство. А сегодня вечерком, как стемнеет, проводишь меня – прилетит мой дракон и заберет меня ненадолго. Мне надо посоветоваться с Вышними.
Корсу опасливо поежился и неохотно протянул:
– Как скажешь, Посланник.
С десяток надежных солдат дворцовой стражи молча сопровождали Алекса и Корсу к корабельному кладбищу. Лица их при неверном свете факелов были бледны – ни один император таких штучек как Корсу не проделывал. Дурно, ох дурно пахли эти таинственные дела. Однако молчали – голова у каждого одна.
Глайдер появился, казалось, из воздуха. Вспыхнул на пару секунд мощный прожектор, мигнули бортовые огни, резким алым светом замигал проблесковый маяк. На мгновение огни погасли, воцарилась полная темнота. Потом неярко и желтовато осветилась внутренность кабины, поднялась крышка люка. Непонятный, странный человек, нездешнего обличья, в белой каске (да и человек ли вообще?), приглашающе махнул рукой. Дьявольский мальчишка шагнул внутрь, и чудище растворилось в темноте.
Патрик за дорогу не проронил ни слова. Высадил Алекса, загнал глайдер под навес из пожухших веток и неохотно приплелся к костру, где уже сидела вся группа.
Шумел несильный ветер в кронах деревьев, лепетали что-то листья, вытаскивая из давней непостижимой памяти какие-то смутные и волнующие образы. Срывались с пламени искры, таяли в бархатной темноте. Тихо, уютно, патриархально посвечивал костерок, однако лица сидевших вокруг него людей были нехороши: замкнутые, напряженные, полные недоверия.
– Вот ведь, засранцы! Кинули черт знает, куда и неизвестно зачем. Добился чего-то и уже недовольны – отчего не доложился. Алекса начинало ощутимо воротить от коллег. И вместе с тем, он испытывал удивительный подъем духа и ощущение мощной внутренней силы. Да, теперь он совершенно отчетливо чувствовал: он был сильнее их всех. Всех этих решительных и стойких, увешанных пурпурными сердцами, серебряными отвагами и прочими побрякушками. Он внимательно и спокойно смотрел в глаза каждому и знал отчетливо: они тоже все поняли. Это было на биологическом уровне, сейчас начнется разговор, и точное первобытное чувство завуалируется, сомнется ненужными словами. Однако, мощное подсознательное ощущение у этих людей останется: он перешел границу.
Ни сам Ратнер, ни его коллеги, не могли сказать какую именно границу и отчего ее нельзя переходить, но, то, что он сделал необратимый шаг, понимали все.
Набычившийся Шатров деревянным голосом отчетливо проговорил:
– Сержант Ратнер, доложите о ситуации, и расскажите о проделанной работе.
Алекс благожелательно посмотрел на него:
– Командир, я за сутки сумел завоевать положение лучшего друга императора. Пусть временного, но императора. В данный момент я имею доступ к любой информации и, положение мое весьма основательно. Я уже могу оказать кое-какое влияние на ход исторического процесса.
Вы не поставили мне конкретной задачи, поскольку сами ее не имеете – Полянски совершенно прав. Я отчетливо чувствую некоторую недоброжелательность и недоверие – в чем, собственно, заключаются ваши претензии ко мне? То, что я не докладываю вам о положении дел каждые два часа? Мы не плацу, чтобы играть в солдатики. Пошевелите мозгами, какое впечатление производит человек каждые два часа разговаривающий сам с собой? Если я вас не устраиваю по каким-то причинам, объявите их прилюдно и замените меня другим. Но такую глупость не сделал бы даже школьник.