– А с чего это ты решил, что мы скрываем свои намерения? – голос Роберта дрожал от злости: стоять в трусах перед беглым сержантом было унизительно. Американец не испытывал никакого почтения к Ратнеру в новой роли. По молодости и неопытности он не заметил особенных перемен в беглеце и воспринимал его поведение как обычную наглость удачливого дезертира.
– У капрала прорезался голосок? – Алекс иронически улыбнулся. – Я тоже не скрываю своих намерений: кое-что потребовать у ваших боссов. Если мои требования не будут выполнены, прикажу убить вначале одного, затем другого.
– Какая тонкость чувств! Я тебя тоже люблю, сержант.
Хольман внимательно и заинтересованно смотрел на Ратнера.
– Вы этого не сделаете, Алекс.
– Сделаю, камрад Хольман, сделаю.
– Вы меня не поняли. Я не сомневаюсь в вашей готовности расправиться с нами. Я о другом: вы случайно попали в пустую ячейку и решили, что это десница Господня. Но всевышний сыграл с вами скверную шутку – вы оказались горошиной в жерновах двух цивилизаций. Боюсь, вам не дотянуть до утра.
– Ба, сентиментальный старина Петер стал философом? У вас обострились умственные способности?
Хольман равнодушно пожал плечами:
– Если сопливый сержант-десантник в одночасье становится императором, отчего бы старине Хольману не пофилософствовать?
Ратнер стиснул зубы, под тонкой кожей заходили желваки.
– Довольно болтать, вперед! И не вздумайте делать резких движений, эти ребята, – он указал на злобно сопящих арбалетчиков, – моментально сделают из вас дикобразов.
Стрелки ярились давно. Разговора они не понимали, но видели, что эти двое в странных зеленых набедренниках государя презирают. Уже за это их нужно было убить сразу. А тут еще тетивы долго приходилось держать натянутыми. Делались они, как известно, в местечке Хэт только для императорских стрелков. Поставщик драл за них такие деньги (а их, заметьте, приходилось платить из собственного жалованья), словно скручивал тетивы не из воловьих жил, а вытягивал эти жилы из волшебной лани, что бежала всегда у левой ноги светлоликой Ассаи. Поэтому оба десятка стрелков мечтали об указующем взмахе императорской руки. С такого близкого расстояния толстая арбалетная стрела пробивает человека навылет.
Алекс медленно снял венец, сбросил мантию, оставшись в майке и шортах. Надел портупею Роберта с кобурой бластера. Он ощущал постепенно усиливающуюся безысходность. Похоже, проклятый Хольман был прав со своими мрачными предсказаниями. Казалось бы, победа сейчас за ним, счет два ноль в его пользу. Но за короткое время своей службы он отчетливо понял, что это был за народ – десантники: нерассуждающие, действовавшие рефлексивно, со свирепой бульдожьей хваткой, ставящие свою кастовость превыше всего на свете. Он пошел против них – теперь должен или оказаться в наручниках, или быть уничтоженным. И пока кто-то из них жив, он будет добиваться этого до последнего.
Бросил дежурному офицеру:
– Постерегите их, – и пошел к выходу через залы музея. Вышел. Над Астуром сияло утро. Воздух был насыщен запахом молодой листвы и влажной почвы – особенным утренним ароматом. Солнечные лучи широкими стрелами пробивались сквозь нежную дымку. Вдалеке, за бронзовой решеткой уже толпились любопытные, жаждавшие взглянуть на необыкновенного государя. К прутьям решетки прижалась девушка в ярко-алом плаще. Вокруг нее многозначительно шептали:
– Фона! Это ее обласкал и наградил Посланник. Посвященная. Она посвятила себя Посланнику, видишь, в красном.
– Третьего дня, пошла посвящаться в храм Кумата-Вседержителя. Жрец, было, заартачился: нет, говорит, такого бога. А Фона, слышь, ему отрезала: это, говорит, оттого, что ты свою толстую задницу от ложа не отрываешь. А народ, говорит, давно его за бога признал.
Фона, не слушая шепотков, напряженно вглядывалась в дворцовые двери: а вдруг увижу?
Увидела. Вокруг заговорили:
– Наш император. Вот он, глядите, Посланник. Рукой нам машет. – Толпа заревела.
Алекс молча смотрел на каменные плиты площади. Как преодолеть эти проклятые семьдесят метров от музейного крыла до тюремного блока? Ощущение безысходности усиливалось. В здании музея пленников нельзя было оставлять никак – сам он не мог караулить их, на охрану надежды мало. Коллеги, надо отдать им должное, чрезвычайно опасны. Обвести вокруг пальца местных простодыр им не составит никакого труда. Выход один – усадить их в надежную камеру и заковать в кандалы. Тут уж они не выкрутятся. Но для этого нужно пройти семьдесят метров.
Если бы он привел для охраны Хольмана и Полянски целый коур, это ничего бы не дало. Только больше трупов и неразберихи. Проклятый конопатый ирландец где-то здесь, может, за стеной, может в купах деревьев. Включил «хамелеон» и не видно ничего. Марево какое-то в этом месте, воздух дрожит и все. Как вот этот зонд-корректор, что торчит в зените. Но его хоть немного видно, солнце еще низко. Ничего он не продумал и не предусмотрел – одного ума мало, оказывается, опыт еще нужен.