Мое отношение к правовому нигилизму, что практиковался М. Горбачевым, не было для последнего секретом. Собственно, на это я и рассчитывал после того, как в выступлении на съезде народных депутатов СССР проакцентировал обязанность президента не только следить за исполнением законов другими, но и самому блюсти их. Собачья преданность в политике – скверная услуга и патрону, и самому себе, и особенно делу. Она не имеет ничего общего с лояльностью и доверием, лучше всего, если взаимными.
На заседаниях секретариата ЦК КПСС я не скупился на критические оценки прежде всего позиции М. Горбачева в ходе так называемых новоогаревских сидений, где президент СССР, он же генсекретарь партии, сговаривался о чем-то неведомом парламенту и правительству с Б. Ельциным и другими лидерами союзных республик. Итоги мартовского (1991 г.) общесоюзного референдума игнорировались, Конституцию СССР никто не отменял, но она никак не связывала фантазии и аппетиты политиков в Ново-Огарево. Медведь еще дышал, а с него сдирали и делили шкуру.
Без скидок на столько раз подводившую меня склонность думать о людях лучше, чем они заслуживают, и вопреки господствующей сейчас в России моде задним числом делать всех хуже и глупее, кроме собственной персоны, могу утверждать, что я сохранял лояльность М. Горбачеву до самого его заката. Одно из свидетельств тому – записки, которые направлялись ему в 1991 году. Я не останавливаюсь специально на ратификации в Верховном Совете пакета договорных урегулирований по германской проблеме, на мой взгляд выводивших за скобки жизненно важные интересы Советского Союза. Даже в минуту распятия М. Горбачева в Верховном Совете РСФСР, транслировавшегося на весь Союз 23 августа 1991 года, меня занимала забота, как снизить общенациональный ущерб от случившегося, вошедшего в летописание под названием «путч». В последнем личном контакте с М. Горбачевым именно в тот день я проинформировал президента и еще генсека, в частности, о том, какие из документов и материалов, затрагивавших лично его, остались в стенах Международного отдела ЦК, и рекомендовал пробудить у Б. Ельцина интерес к тому, чтобы архивы не оказались безнадзорными.
Подобные разговоры из памяти не вымарать. М. Горбачев, похоже, не ханжествовал. Собеседник был преисполнен жалости к себе, когда просил войти в его беспомощное положение. Может быть, заметил он, все еще как-то образуется, если немного потерпеть.
А чего, собственно, он ждал? Деятельность КПСС на территории Российской Федерации Б. Ельцин росчерком пера запретил. Сходное постигло партию в других республиках Союза. Не терпеть, а поскорее сбросить ставшие веригами обязанности генерального секретаря, примоститься к тем, кто занялся поношением и ощипыванием вчера казавшейся всесильной партии, – вот чем сам Горбачев занялся. Надеялся сойти за сверхоборотня и жертву, чтобы продлился его политический век? Кто знает, кто знает. Если М. Горбачева не заземлили унижения и разочарования после свержения с трона и он выставил на поругание свою кандидатуру на президентских выборах в России 1996 года, то почему бы пятью годами раньше ему не возводить воздушные замки? Звездная болезнь – недуг, к которому почти невозможно подобрать верное снадобье.
Глава 3. Социально-экономический концепт перестройки. Имелся ли выбор?
Почти все в живой и неживой природе совершается по имманентно присущей каждому явлению программе. Это настолько очевидно и привычно, что люди принимают сию данность как пропись высшего разума или рока.
Программы, если соотносить их с человеческим сообществом, есть не что иное, как закодированный в генах или подсознании, на бумаге или в дискетах компьютера вектор. Каждому из нас он словно путевка на целую без остатка жизнь – со множеством маршрутов и перекрестков на выбор.
Будучи рожденными равными, люди чаще всего ищут способы выразить и утвердить себя в неравенстве, в противопоставлении интересов вместо их сочетания. Разные нации и системы различно сливают посылки в реалии. Так было, когда ось планеты Земля еще не сгибалась от демографических и экологических перегрузок. Мало что изменилось к лучшему и после того, как земляне ощутили пределы своей экспансии и стали чаще поглядывать на Марс: не прообраз ли это будущего нашей планеты, испившей последний глоток воды и лишившейся из-за человеческих несовершенств своей уникальной атмосферы?