Всю войну мы продолжали жить в Арменикенде, на Верхнее - Бульварной улице, в 223 - м квартале, в котором в послевоенные годы, с отменой карточной системы, заработал ресторан "Мугань". В 60 - 70-ые годы, со стороны проспекта Ленина, пристроили башню - высотку отеля с тем же именем. Название Ленинского проспекта заменили на проспект Свободы - Азадлыг. Долгое время с фасадной части нашего квартала пустовало помещение бывшего магазина, в котором, мы дети, играли в прятки. Потом там разместились пожарные со своими красными автомобилями. Позже пожарников сменили продовольственный, а затем промтоварный магазины.
Репрессированные в 1937 году, отец моего папы Сергей Михайлович и старший брат Костя, сгинули безвестно в сталинских лагерях. Мама отца, Ванда Эдуардовна, благодаря знаниям основ медицины, полученным в Институте благородных девиц, выжила в казахстанских лагерях, и в 1950 году вернулась в Баку, узнала, кто состряпал донос на её семью.
Оказалось, их квартира приглянулась соседу, невысокого ранга сотруднику НКВД. Он и организовал "антисоветские настроения бывшим дворянам". Отправил в места не столь отдаленные, и захватил квартиру. Поиски справедливости, по возвращению из лагеря, для Ванды Эдуардовны закончились получением предписания в 24 часа покинуть Баку, "вспомнили", что бывшие осужденные по 58 статье, не могут жить в столицах. А где жить, не стали утруждать себя проблемой. Такова история моих бабушки и дедушки. Похожая на миллионы судеб интеллигенции, да не только интеллигентов, а также рабочих и крестьян. В сталинские годы, если ты, во что бы то ни стало, желал продвинуться по службе, захватить чью-то собственность, достаточно было написали донос, что гражданин такой-то высказывает недовольство, ведет антисоветские разговоры. Брата мамы и Симы - Анатолия, инженера одного из московских заводов, отправили на Колыму, за фразу "Попробовали бы в Америке на неделю задержать зарплату рабочим".
После смерти Сталина, Ванда Эдуардовна вернулась в Баку. В доме имелось пианино, и она давала уроки пения студенткам Консерватории. Нерегулярно посещала службы в православном храме, хотя по крещению лютеранка. Написала брату в Нью - Йорк, и он несколько раз присылал посылки с очень любимым ею "настоящим" кофе. Папа с мамой протестовали против её контактов, боялись за свою судьбу и карьеру, и были правы. "Компетентные органы" каждую посылку проверяли и половину присланного конфисковывали. Ванду Эдуардовну предупреждали, если не прекратит переписку, отправится вновь в места, откуда недавно вернулась. Бабушка, закаленная годами лагерей, опытом общения с "компетентными", принародно посылала их нецензурными словами на три и пять букв. Воспитанница института благородных девиц, получившая дополнительное лагерное образование, так её доставали! И продолжала переписку с братом, не обращая внимания на запугивания, до самой своей смерти в 1959 году, в 89 лет. Брат Ванды Эдуардовны (Петр или Николай - имя, если называли, не запомнил), в 1925 году, с женой, эмигрировавший в Америку, был старше, и судьба его не известна. В 80-е годы я написал по его адресу на конверте 1925 года, с надеждой найти следы, но безрезультатно. Другой брат, Эрик Эдуардович, дослужился до полковника Российской Императорской Армии, о нем тоже ничего не известно.
В Таллинне бабушка отыскала младшую сестру Марию Эдуардовну, которой, сразу же после освобождения, написала. Мария испугалась общаться с бывшей репрессированной, запретила ей писать и, прекратила общение. Адреса её, я не нашел, иначе отыскал хотя бы родственников. Вот такими были четверо Розенбергов, фамилия которых заставляла вспомнить гитлеровского министра, родственниками которого они не были. Фамильные следы бабушки я искал, приезжая в Германию, после отмены Железного занавеса, и ничего не нашел. Выходит, много поколений жили они в Прибалтике. Родители опасались за мою судьбу и ничего не рассказывали о прошлом своих семей, останавливали все мои расспросы. Чтобы понять их, следует вспомнить, в какое время мы жили!
Денежная реформа 1947 года
Довелось пережить и стать свидетелем всех денежных реформ СССР и РФ. Начну с первой - послевоенной, 1947 года.
После войны в денежном обращении страны скопилось огромное количество фальшивых купюр, профессионально изготовленных немцами и отечественными фальшивомонетчиками. Люди ждали, что деньги заменят, гадали, когда и как.
Однажды вечером, в конце лета 1947 года я поздно вернулся со двора домой, и осторожно пробирался в комнату, чтобы бабушка не заметила, когда вернулся. Из полуприкрытой двери на кухню, услышал голоса мамы, рано вернувшейся с работы, бабушки и соседки. Они бурно обсуждали слухи о грядущей вскоре денежной реформе. Одиннадцатилетнего пацана они не интересовали, тем более, что тему слухов представлял смутно. Позже, за ужином, бабушка с мамой вернулись к разговору о фальшивомонетчиках. Я спросил, какой смысл делать фальшивые монеты, это же не выгодно. Построили бы печатный станок и печатали красные тридцати рублевки и зеленые пятидесятки. Бабушка объяснила, с давних времен, когда монеты были золотыми и серебряными, а бумажных денег еще не придумали, преступников, изготавливающих фальшивые деньги, называют фальшивомонетчиками. При современных ценах на металлических монетах не разбогатеешь. Я, правда, разбогател, но позже, уже с началом реформы.
В тайне от населения, планы денежной реформы сохранить не удалось. Предстоящий обмен денег разросся слухами и подробностями. У кого вклады в сберкассе, им поменяют деньги, один к одному. Слух подтвердили и в совнаркомовской столовой, где мама продолжала обедать. Народ бросился штурмовать сберкассы. Огромные очереди желающих положить деньги на сберкнижку, не вмещались в помещении и вытягивались на улице, тянулись на пол квартала. Все, у кого деньги хранились в домашних тайниках, "в кубышке", не успели положить их на сберкнижку, как новые слухи принесли очередную информацию о денежной реформе. Один к одному будут менять лишь тем, у кого на счету меньше 3 тысяч. У кого сумма от 3 до 10 тысяч рублей, останутся на книжке лишь две трети первоначальной суммы. Тем, у кого больше 10 тысяч, оставят треть суммы. Люди же, жившие от получки до получки, и не имеющие никаких накоплений, и те, кто хранил деньги дома, при обмене получат один новый рубль за десять старых. Очереди в сберкассы удвоились, теперь вкладчики изымали крупные вклады, а затем открывали новые счета на родственников и знакомых мелкими суммами в разных сберкассах. Кто в войну нажился на спекуляциях, и рисковали лишиться больших сумм, бросились в комиссионные магазины и на "Кубинку", главный рынок Азербайджана, скупать золото, драгоценности, старинные часы, охотничьи ружья, мебель, мотоциклы, велосипеды, панически все подряд.
Обмен наличных денег проводился всего в течение одной недели, с 16 декабря 1947 года. Обменивались бумажные купюры, а все монеты сохранялись, увеличив свою стоимость в 10 раз. Я уже писал, что в результате реформы я разбогател, а случилось это благодаря моей копилке в виде розового керамического поросенка, куда взрослые время от времени бросали по монетке. Бывало, и я опускал, сэкономленные от мороженного или школьного завтрака, монетки, но чаще, помню, вставлял нож в щель, на спине поросенка - копилки, и, встряхивая, с помощью ножа, вытаскивал несколько монет. В первый день торговли по новым ценам, родители разрешили разбить копилку, и достать накопленное богатство. За годы накопилась внушительная сумма, порядка двадцати рублей, - по новому курсу около двух сот. Я немедленно поехал в город, на Парапет, на угол Кривой, в магазин КОГИЗа. Здесь всегда был большой выбор марок для коллекции. Они продавались сериями, от двух - трех, до десяти марок, объединенных общей темой, в пакетах с лейбом, как теперь сказали бы, "Филателия". Стоили обычно от сорока - восьмидесяти копеек до полутора - двух рублей. В магазине у меня разбежались глаза от возможности расширить мою коллекцию новыми сериями, добавить темы, которые уже имелись.