— Ваш столик готов, — сказал официант, подмигнув Беллеку, что свидетельствовало об их давнем знакомстве.
Беллек настоял, чтобы его новый протеже сел в кресло. Сам он выбрал твердый стул — не из-за привычки к строгости, а, скорее, из-за удобства. Сидя в кресле, можно было прекрасно видеть двери, которые постоянно открывались, впуская проголодавшихся финансистов. Белле к никогда не лишал себя этого зрелища, несмотря на то что в нынешнюю эпоху интернета и виртуального рынка биржа казалась уже чем-то устаревшим. Тем не менее Беллек был исключительным инвестором, и он, словно ищейка, продолжал принюхиваться ко всему, регулярно посещая «Vaudeville». Именно после обедов здесь, услышав какие-то обрывки фраз, доверительный шепот и даже характерное молчание, он чувствовал необходимость или срочно избавиться от своих вложений в «Vivendi» (это было перед провалом Жан-Мари Месье), или не прислушиваться к заманчивым предложениям «France Telecom» во время частичной приватизации. Одним словом, у Белле ка был нюх охотничьей собаки, и обеды в «Vaudeville» были для него отличной тренировкой.
Беллек заказал газированную воду и свежую дыню с пармской ветчиной. Затем, пригласив Грегуара последовать его примеру, начал беседу.
— Вы слишком молоды, чтобы помнить это. Здесь, я говорю о бирже, я видел всех агентов по продажам, маклеров, брокеров, игроков — весь этот бомонд, стоя аплодирующий советскому министру финансов.
— Кто это был? — спросил Грегуар.
— Это был Петр Береговой.
Они немного помолчали.
— По правде говоря, левые перестроились на рыночную экономику быстрее, чем святой Павел признал Бога на дороге в Дамаск! — воскликнул Беллек, чтобы прервать тишину.
— Я не очень хорошо знаю этот период, в 1981-м мне было всего одиннадцать лет.
— Ваша молодость — это ваша сила и, конечно же, ваша беззаботность, — бросил Беллек. — В 1954-м мне было десять; в школе нас заставляли выпивать стакан молока, чтобы укрепить кости, а заодно увеличить его потребление. Это была идея Мендеса-Франса.
— Вы серьезно?
— Если речь идет не о финансах, я никогда не бываю серьезным, Батай. Запомните это.
Молодой человек широко улыбнулся. Они заказали по антрекоту с зелеными овощами. Беллек, как обычно, заказал горшочек с горчицей и перечницу, затем принялся рисовать своему новому работнику картину его предстоящих завоеваний.
— Посмотрите на этот стол, мой дорогой. Превосходного качества сочное саперское мясо, ничего не скажешь! Зеленая фасоль с юго-запада, более мясистая, чем кенийская. Мы с вами принадлежим к привилегированному обществу в этой стране. Не открою вам нового, если сообщу, что нас подстерегает монотонность, стандартная еда. Это овощи, похожие на воду, фрукты без аромата, сыры, которые, согласно брюссельским предписаниям, настолько напичканы асептиками, что лучше есть гипс, к тому же это дешевле…
— Вы преувеличиваете! — прервал его Грегуар.
— Нет, я аргументирую.
Беллек схватил горчицу и перец.
— Если бы я заказал реппе alia rabiata [1], я показал бы вам настоящий соус. Потому что будущее за этим. Потому что у основного блюда больше нет ни запаха, ни вкуса, ни цвета. А значит, ему нужно их придать. Вот почему уже десять лет предприятия, предлагающие различные приправы* являются настоящими звездами рынка. Их прибыли огромны, а образ естественности создает им безупречную репутацию. Вы меня понимаете?
— Понимаю, — произнес Грег, обмакивая кусочек нежнейшего мяса в горчицу, которую он положил на краешек своей тарелки.
— Отлично, я вижу, у вас хороший вкус, — довольно сообщил Беллек, в свою очередь проделав то же самое. — Сложность, или, поскольку я не люблю говорить о сложностях, игра, которая стоит свеч, заключается в том, чтобы обнаружить компании, которые пока еще сами не раскрыли свой потенциал. Это как с красивой девушкой, Грег. Когда она знает, что хороша, то всегда обходится вам очень дорого. Поверьте, я знаю, что говорю.
Грегуар ничего не ответил, предоставив своему новому патрону возможность и дальше рассуждать о состоянии агропромышленного рынка Европы.
— Не нужно покупать вслепую под предлогом низкой цены. Здесь нужно иметь тонкий нюх. Некоторые предприятия стоят дешево, потому что действительно ничего из себя не представляют. Вы найдете уйму таких заводов в Польше и Румынии; их можно приобрести за гроши. Но это потому, что они и не стоят больше. На бумаге все кажется многообещающим. Вы едете на место и понимаете, что никакой модернизации там не было еще со времен коммунизма, что рабочие ушли с предприятия, прихватив с собой часть инструментов. Здесь надо быть начеку.
— Вы уже нашли что-нибудь подходящее?
— Найти их — это самое простое. Сейчас у меня нет на это времени, и анализом фирм, уже вышедших на биржу, занимаются специальные организации. Те же, кто держится в стороне от финансового рынка, остаются неизвестными. И именно они меня интересуют.
Подошел официант с сырной тарелкой. Беллек выбрал самые вкусные сорта: мюнстерский, рокфор и пятилетний комте, — наполнил бокалы легким вином и посоветовал Грегуару заказать фирменный десерт — крем-брюле с мадагаскарской ванилью. Затем он начал излагать молодому финансисту свою стратегию.
— Я раскрою вам план сражения, который будет называться «Батай»* [2] — воскликнул он, довольный своим остроумием.
Грегуар расслабился. Он прекрасно чувствовал себя в Париже, в этой атмосфере авантюризма и новизны. Грегуар все начинал с нуля. Он был в предвкушении большой игры и приготовился внимательно слушать Беллека.
— Итак, мой друг, секрет в семьях.
— В семьях?
— Абсолютно верно. Возьмите виноградники Бордо и Бургундии. После войны они были обычными, тем не менее классифицировались как производители первоклассного вина. Хозяева обновили сорта винограда и модернизировали способы производства вина. Они практиковали сбор незрелого винограда, чтобы оставить только самые лучшие грозди. Добавьте к этому отличную рекламную кампанию — и французское вино завоевало грандиозный успех. Вы следите за моей мыслью?
— Да, — кивнул Грегуар.
— Хорошо, что же происходит дальше? Вина Бордо и Бургундии стали объектами неслыханной ценности, которые превзошли ожидания даже своих владельцев, в конце семидесятых оказавшихся в кризисе с состоянием слишком огромным и дорогим для их наследников. Таким дорогим, что их дети не смогли выкупить семейную собственность — столь велик был налог на наследство.
— Это несправедливо по отношению к людям, которым пришлось пережить столько трудностей, — заметил Грегуар.
— Я не заставлял вас это говорить. И вот таким образом всякие недоумки смогли завладеть делами.
— Институционные инвесторы?
— Именно. Банки и страховые компании получили огромную выводу, спеша на помощь семьям, раздавленным налогами. Сценарий всегда был одним и тем же: они выкупали свою собственность дороже в два или три раза, оставляли на предприятии основателя, чтобы сохранить видимость семейного дела, и винодельца для продолжения производства отличного вина. Съездите в Икем и спросите у этого бедного графа Люр Салюс, что он думает о покупке его драгоценностей миллионером Арно…
— Могу себе представить, — сказал Грегуар. — Но что же можно предпринять?
— Сейчас расскажу. Именно на этой стадии мы можем вмешаться. Я говорил вам о виноделии, но то же самое можно сказать обо всех остальных сельскохозяйственных предприятиях, расцвет которых прошел. Можно говорить о семейном деле по производству фуа-гра на юго-западе, по копчению лосося в Бретани — у меня впечатляющий список предприятий, которым незачем завидовать ювелирам с Вандомской площади. Франция — страна традиционного вкуса, и, нравится это продавцам аэробусов и микропроцессоров или нет, самые высокие доходы мы получаем от вина и зерна. Американцы и японцы это поняли раньше, приобретая даже маленькие предприятия, которые, на их взгляд, являются перспективными или уже находятся в расцвете, но нуждаются в инвестициях.