Таким образом, в нем боролись две силы, одна из которых влекла его к бурной жизни, а другая призывала обратиться к внутреннему миру. Одним словом, дон Мельчиорре был в прямом смысле раздвоен, разделен между своей сумасшедшей мечтой накормить всю планету и навязчивой идеей оставить после себя на земле великое произведение. Но не просто произведение. Не имя в списке журнала «Forbes». Нет. Имя писателя, создателя, который воплотил бы свое существование, свою ничтожную телесную оболочку в проект, гораздо более значимый, чем он сам, который можно будет взять в руки, — в книгу.
Вот почему, когда он не занимался созданием агропромышленной группы первой величины (что занимало практически все его время), дон Мельчиорре неистово пытался написать книгу. Свою книгу. Настоящий шедевр. Граф Лампедуза на закате своей жизни создал чудесного «Леопарда». Почему же и он не может так? Он, способный рассказать множество историй и воплотить в них свои страсти и чувства.
После методичных исследований дон Мельчиорре нашел модель для подражания. Ему не пришлось искать долго, потому что возле Милана жил отец дона Камилло, знаменитого кюре, увековеченного в фильме Фернанделя с Джино Церви в главной роли.
Дону Мельчиорре, который безгранично обожал Манцони и его «Обрученных», не нравилась популярная литература. Вот почему, когда речь зашла о реставрации дома писателя и организации там его музея, содержащего личные вещи и манускрипты, хозяин группы «Verdi» стал сначала почетным, а затем и единственным меценатом проекта.
Взамен он попросил только об одной услуге, столь скромной, что ее оказали ему сразу и без препятствий: он хотел в любое время закрываться в одиночестве в кабинете Манцони, чтобы спокойно заниматься чтением манускрипта «Обрученных». Несомненно, он надеялся с трогательной наивностью вдохновиться его прозой и ощутить искру писательского таланта под своим собственным пером.
Не имеющему никаких способностей к музыке дону Мельчиорре никогда не приходила в голову мысль создать музыкальное произведение вслед за другим своим кумиром — Джузеппе Верди. Правильно это было или нет, но литература казалась ему более доступным жанром. Зная о том, что каждый день печатался поток книг, написанных знаменитыми и не очень знаменитыми людьми, рассказывающими о своей жизни и находящими издателя, чтобы излить свою душу на множестве страниц, дон Мельчиорре был убежден, что сможет написать так же хорошо, если не лучше. По правде говоря, он был в этом уверен.
Поэтому каждую субботу в 9:30 утра дон Мельчиорре, одетый в свободный льняной костюм, на несколько часов забывал о своей работе (он не брал с собой даже мобильный телефон), чтобы превратиться в автора значительного произведения. Он перелистывал таинственные страницы, написанные Манцони, пытаясь проникнуться их тонкостью, ритмом и грандиозностью, словно находя в этом пищу для своего будущего труда.
С раннего возраста, чтобы абстрагироваться от своей семьи и друзей, а затем, позже, от своего бизнеса, дон Мельчиорре привык размышлять на французском. Он выучил этот язык еще в Альпах, сразу после войны, когда городские власти отправляли туда подростков, даже самых бедных, кататься на лыжах. Благодаря нескольким сезонам в Бур-д’Уазан и относительно серьезным любовным отношениям с девушкой из Шамони, в семнадцать лет французский язык занял особенное место в его сердце.
Позже, когда дон Мельчиорре, занимаясь бизнесом, объезжал страны Европы, он отлично пополнил свой словарный запас и улучшил произношение. Теперь оп изъяснялся на хорошем языке с незначительным акцентом, выдававшим его ломбардское происхождение.
Поэтому он свободно заговорил с удивленным Грегуаром на его родном языке.
— Французы, — начал он, — это великая литературная нация. Вашим писателям воздвигают памятники. Не говорите мне нет. Я видел в Париже памятник Монтеню перед коллежем Франции и памятник Верлену в вашем чудесном Люксембургском саду. Еще я знаю, что есть памятники Бальзаку и Мориаку. Видите, я очень даже в курсе…
Стараясь скрыть свое волнение, Грегуар наклонил голову. Его не покидало ощущение, что он обманывает дона Мельчиорре. Узнав, зачем его ищет Грегуар, такой жестокий человек, как дон Мельчиорре, легко расправится с молодым человеком. Как выяснилось, патрон группы «Verdi», помимо рынка, увлекался еще и литературой, тогда как он, Грегуар Батай, помешанный на статистике, эконометрии и теориях инвестирования, не мог даже поддержать разговор с этим эрудитом. Дону Мельчиорре достаточно было спросить мнен ие Грегуара о том или ином французском романе, чтобы тот продемонстрировал свое ужасное невежество.
Но пока пожилой итальянец говорил, не задавая вопросов. Казалось, что от Грегуара ему нужно только одно — умение слушать. А молодой человек обладал этой способностью; он умел показывать собеседнику, что его слова — это слова Евангелия, если вообще не самого Бога.
— Я не буду просить вас цитировать Аполлинера, Пруста или Шатобриана, — сказал дон Мельчиорре. — Но сейчас вы находитесь в сердце современной Италии. Вы проникли к писателю XIX века. И какого писателя! Вы знаете «Обрученных», его шедевр? Я думаю, раз ваши ноги привели вас в этот дом, значит…
Опасаясь обнаружить истинные причины своего присутствия в Каза Манцони, а также свое невежество, Грегуар пошел ва-банк. Блеф всегда ему удавался.
— Я пытался прочитать «Обрученных» на французском языке, — ответил он, — но, очевидно, перевод был сделан очень плохо. Он невыразителен и тяжел для восприятия. Я убежден, что оригинал гораздо лучше, поэтому и хотел увидеть его, вдохнуть запах настоящего манускрипта Манцони, — сказал Грегуар и тут же поправился: — Мэтра Манцони, не имея, увы, возможности составить четкую картину этого шедевра из-за моего не очень хорошего итальянского.
— Тяжел для восприятия! В самом деле, перевод должен быть идеальным, — отметил дон Мельчиорре. Его глаза блестели, он оседлал своего любимого конька. — Позвольте вам заметить, что в начале XXI века тема «Обрученных» поразительно актуальна.
— Что вы имеете в виду? — спросил Грегуар, разыгрывая прилежного ученика, завоевывающего расположение профессора.
Блаженная улыбка расплылась по лицу пожилого человека.
— Ах… Двое безумно влюбленных, Ренцо и Лючия. Ренцо — бедный ломбардский крестьянин, живет в деревеньке, которая, кстати, находится недалеко отсюда. Если хотите, я вас туда провожу…
— С радостью! — прервал его Грегуар.
— Итак, у Ренцо нет ни су, но он молод, храбр и очень красив.
— А Лючия — дочь богатых родителей?
— Нет, вовсе нет. Она тоже простая крестьянка. И вот эти молодые люди открывают для себя самые простые вещи: любовь, справедливость, счастье. Но местный правитель дон Родриго против этого союза, потому что хочет заполучить Лючию. Он препятствует браку и преследует Ренцо.
— А что наводит вас на мысли о нынешней Италии?
Прежде чем ответить, дон Мельчиорре задумчиво потер подбородок:
— Восстание Ренцо против своего сеньора приняло огромные размеры. Тогда народ Ломбардии поднялся против своих принцев, потому что население голодало, а богатые жили припеваючи. И знаете, благодаря чему все улеглось?
— Нет.
— Благодаря чуме. Ужасной эпидемии, которая истребила Милан. Ей подверглись как богатые, так и бедные, словно восстанавливалась справедливость посредством зла. Сегодня нет чумы. Но появилось кое-что другое. Это налоговые агенты, которые рыскают повсюду, где создается богатство. Они губят процветающие предприятия, виноватые лишь в том, что однажды скомпрометировали себя связью с мафией или какой-нибудь политической организацией, как будто этого никогда не было в Италии!
— Вы хотите сказать, что…
— Я хочу сказать, что чума в современной Италии — это преследование настоящих патронов, тех, у кого на попечении находятся тысячи рабочих. Им препятствуют в управлении этой страной во имя священной экономической морали. Мы являемся страной черного рынка, страной комбинаций. Но вы француз, вы читали «Деньги» Золя, вы знаете лучше меня, что процветание рождается на земле с отличным перегноем, из кучи навоза. Служители правопорядка хотят задушить налогами любого, даже мелкого предпринимателя, и он вынужден думать, как освободиться от этого тяжкого бремени. Вот она — чума!